8 часов вечера. Автоцентр. Я сижу на втором этаже, пью очередную чашку кофе в ожидании возврата машины. Здесь, кроме меня, никого. Иногда только появляется за стойкой угрюмая девушка-бармен и тут же ныряет обратно в подсобку. Сбоку негромко работающий телевизор создает эффект человеческого присутствия, но голос из его динамиков такой же искусственный, как и персонажи очередного ток-шоу, которые мельтешат на экране, разыгрывая жизненную трагедию. Если это сценарий — то они очень плохие актеры. Если это правда, то жизнь — пошловатый сценарист.
На первом этаже тоже никого в зоне видимости. Только 3 ряда машин, которые сверкают заводской полировкой. От того, что они стоят там с пустыми салонами, без признаков бензоэлектрической жизни, становится даже жутковато.
А за ними — полностью стеклянная стена, которая выходит на оживленную магистраль. Уже темно, и сквозь нее видны лишь фары и габаритные огни.
Я чувствую себя примерно как в фильме «Клетка» — словно попал в чье-то не очень здоровое подсознание: снаружи мелькают равнодушные огни, а я тут, за этой стеклянной стеной, как в аквариуме, даром что вокруг не вода, а спёртый воздух. И одиночество.
В ток-шоу обсуждают какую-то семейную пару, которая, очевидно, с общественной точки зрения, неверно воспитывает своих детей — вроде как «лишает» их общения с обычными сверстниками, не разрешает смотреть телевизор… Тоже вроде как одиночество — социальное.
У мамы, молодой женщины, платок на голове и бородатый муж с крупными чертами лица и суровым взглядом. Слова героев, «экспертов» и ведущего не разобрать, но легко понять, что сейчас все с удовольствием жуют вечнорезиновую тему религии и семьи.
В отличие от мужниного, взгляд матери — испуганный, тоскующий и полный отчаяния. Она тоже в одиночестве — одна противостоит бесконечным любопытным взглядам и осуждающим оценкам тех, кого, в сущности, не особенно касается ее личная жизнь, уже не заботясь о себе, пытаясь лишь загородить собой — не только в переносном смысле — детей. Но, кажется, еще больше тоски ей внушает муж: его борода и мрачная молчаливость ясно говорят, что борьба как образ жизни в семье давно и навсегда. С таким людьми, вне зависимости от их пола, сложно: они и сами, может быть, хотели бы разделить бремя своей борьбы с кем-нибудь, да только когда ты привык, что «вокруг враги», сложно быть дружелюбным и открытым даже с близкими. Люди остаются родными по паспорту, но по сути становятся одинокими, путь и не расставаясь 24 часа в сутки.
Ток-шоу закончилось.
Я принялся за новую чашку кофе.
Равнодушно встречающиеся и разъезжающиеся в разные стороны фары за стеклянной стеной делали это так отчужденно, что показалось, будто я смотрю кино. Где все плоское и ненастоящее. А я сижу один в зрительном зале.
Одиночество. Эту тему так любят в литературе и искусстве и безбожно романтизируют.
На самом деле, романтично грустить в одиночестве — где-нибудь на берегу моря. Или нюхая каналы Венеции. Ну, или глядя на Нью-Йорк с -дцатого этажа.
В обычном, бытовом, каждодневном одиночестве нет ничего романтичного. Ничего приятного. Ничего такого, что делало бы его желанным состоянием — кроме ситуации, когда этот выбор был меньшим из зол.
Изо дня в день ты смотришь в окно и видишь одно и то же: чужие окна горят чужим светом, чужие занавески тщетно пытаются скрыть подробности чужой жизни. Чужие крыши топчут голуби, и за столько лет ты, кажется, уже узнаешь их «в лицо». И вроде бы все, что меняется, — это цвет листвы и ее наличие и отсутствие, в зависимости от сезона. Но это только на первый взгляд: за годы, что ты смотришь из своего окна, этот вид так врезался в мозг, что ты замечаешь все изменения. Новые обои в квартирах, новые домашние питомцы у детей, новые машины у хозяев, новые любовники у хозяек.
Ты все видишь — но это некому рассказать…
А однажды, когда ты снова смотришь в свое окно, что-то странное жмет в груди. Ты еще успеваешь сделать 3 шага до стола, чтобы поставить кружку и присесть на стул, но твоему сердцу это уже неважно.
Пошлые люди любят говорить, что человеческая ценность определяется тем, сколько людей приходит на его похороны, но это чушь, особенно в наше время: народ так занят работой, делами и тем, чтобы не доставлять себе неприятных эмоций, что в ритуальном зале собираются только те, кто постарше, и те, кому совсем уж неудобно не появиться.
И это, пожалуй, единственный случай, когда одиночество является совершенно естественным состоянием.
Поспорить, наверное, может только та молодая мама, которая так одинока в собственной семье, что очень бы хотела быть сколь угодно одинокой — лишь бы подальше от нее.
Но мне уже отдали ключи от машины. Пора уезжать.
Впереди целых 20 минут дороги до дома в одиночестве.
