По-моему, этим словом можно назвать не просторный зал с котлами, а тесные облезлые кабинеты и коридоры медицинского учреждения. Особенно когда становишься свидетелем того, как морально бьют того, кто и так уничтожен.
В 9 утра я приехала в городской перинатальный центр, известный, как «старый роддом на Бограда», чтобы сделать узи. Если вы никогда не сталкивались с вынашиванием ребенка, то слово «скрининг» вам ни о чем не скажет, а это очень важный момент в любой беременности: на скрининге с помощью аппарата узи и анализов крови выясняют, нет ли у еще не рожденного ребенка серьезных пороков развития.
Восемь женщин вместе со мной приехали сегодня в роддом на Бограда, чтобы пройти этот скрининг. С вечера накануне серьезного исследования нельзя есть, с 2х часов ночи нельзя ничего пить, даже глотка воды, и еще прекрасная деталь — нельзя ходить в туалет. Писать нельзя, в общем.
По плану, с 9 до 10 утра нам, всем восьмерым, должны были сделать узи. По лицам девушек в очереди было видно, что все приехали сильно раньше, потому что в больничном помещении терпеть и держаться проще, чем дома возле кружки чая и пирога. Но очень скоро я забыла вообще обо всем: и о голоде, и о туалете, и о том, что невыносимо тошнит.
Из кабинета слышался мужской голос, который диктовал медсестре данные узи. Он бодрым тоном говорил ужасные вещи. В коридоре сидело около 15 человек (соседние кабинеты же еще), все замерли. Врач громко и четко диктовал всему коридору страшные диагнозы. Даже мне было очевидно, что они не совместимы с жизнью. То есть там за стеной прямо в этот момент лежала девушка, которой таким невыносимым, жизнерадостным голосом говорили, что ее еще не рожденный ребенок обречен. Он не будет жить.
Почему нельзя сказать нейтральным тоном то, что доктор, безусловно, обязан сказать? Пусть без сочувствия, черт возьми, в конце концов врач, наверное, не обязан, но хотя бы по-человечески тепло?
Почему мы все услышали то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не должны были узнать?
Потому что дверь в кабинет в здании роддома на Бограда никто не закрыл. Когда я поняла, что происходит, было уже поздно. Вышла равнодушная медсестра, заплаканная девушка под обстрелом любопытных глаз через весь коридор прошла к выходу.
Тишина. Вдруг из кабинета показался тот самый доктор и по-свойски так: «Девочки, вы посидите тут. Второй врач ушел в новое здание, я через пять минут приду и всех вас посмотрим» – «Дядя, ты в своем уме? Ты хоть понимаешь, что тут сидят восемь человек с токсикозом, которые со вчерашнего дня ничего не пили даже? Что им всем страшно хочется в туалет, а ты в самом начале рабочего дня пошел пить чай?» - всё это я подумала, но прикусила язык и ничего не сказала. До сих пор костерю себя, что промолчала.
Через десять минут, в 9.35, доктор с кружкой благоухающего кофе вернулся на рабочее место и наконец начался прием.
Когда подошла моя очередь, я поняла, что внутри кабинета ничуть не лучше, чем снаружи. Потому что внутри хамят. Я попала к другому врачу, не тому циничному мужчине, но в отношении к пациенту мало что изменилось: в целом, она разговаривала так, что ей оставалось только перейти на мат: «Вещи на стул!! Вещи на стул, я сказала!». А я настойчиво пыталась и пыталась закрыть дверь. Получилось.
«Девушка, - говорю, - почему вы так разговариваете? И почему у вас двери не закрываются? Сейчас подробности врожденных пороков развития слышал весь коридор».
Врач растерялась. Она не ожидала, что могут ответить. Она сказала только: «Вы такая стра-а-а-анная…». Я уже вышла из кабинета, одевалась в коридоре и слышала, как она повторяла «женщина такая странная, такая странная».
Странная? Конечно, странная. Странная женщина в странном мире, где пациент слышал о правилах врачебной этики, а врач — нет.
