Какая странная вещь — газета. Папа обыкновенно покупает несколько, читает и всегда ругается, что пишут вздор. Зачем он их читает?
Мне кажется, что газеты существуют только для того, чтобы папа, как он выражается, «настроился на рабочий лад», а попросту испортил себе настроение. Он у меня очень веселый и добрый, но служит в очень скучном месте — в Городской управе, поэтому ему утром обязательно надо «настраиваться».
Вот и сегодня он встал в прекрасном расположении духа, потому что из его комнаты неслось обыкновенное для такого случая «бродяга к Байкалу подходит». Надо сказать, что голос у отца замечательный — громкий и низкий, но maman говорит, что ему в детстве медведь на ухо наступил. Когда я была совсем маленькой, то даже пыталась найти на папиных ушах отпечаток этой трагедии.
Одевшись, отец спустился к завтраку и взял в руки газету «Сибирь». Обычно «настраиваться» он начинал с просмотра свежих афиш. Вот и сегодня уже через пятнадцать минут раздалось мрачное: «Безобразие!» Еще некоторое время папа сердито сопел, а когда мать спустилась к столу, началось:
— Дорогая! Ты посмотри, какие вкусы прививают нашей публике эти иностранцы!
Maman привычно изобразила на лице внимание.
— Господин Дон-Отелло демонстрирует в своем театре картину «Песня каторжанина». Ягджоглу и того хлеще: «Сенсация!!! Апофеоз кинематографа!!! Торжество!!! Событие!!! „Вся полиция, все трущобы Зигомара“». На восклицательные знаки явно не поскупились — не то от восторга, не то от ужаса.
— Дорогой, ну ты же сам каждое утро начинаешь с песни каторжанина, и ничего. Это никоим образом не отражается на твоих вкусах. А «Зигомар» — это вообще новинка сезона. Практически прямо из Парижа.
— Я не понимаю ничего в этом кинематографе и не желаю понимать! Это пошлость и дурновкусие.
— Милый, ну не далее, как две недели назад ты то же самое говорил о пьесе Льва Толстого.
Maman обычно не спорила с отцом, но когда дело касалось литературы или театра, все-таки пыталась ему возразить.
— Да! Говорил! И еще раз повторю! — рявкнул папа своим замечательным голосом. — Пошлость и дурновкусие. Ты обрати внимание, что название этой пьески нисколько не выбивается из общей картины — «Живой труп». Они вон шестой спектакль уже играют, — буркнул он и вновь уставился в газету.
— Ты завтракай, остынет все, — примирительно сказала ему maman.
— Нет, ты послушай, что они пишут! —(Это зловещее «они» всегда мне представлялось кучкой мальчишек-хулиганов, которые выцарапывали гвоздем на стене непристойные слова). — Разбойник Богров у них предстает эдаким рыцарем без страха и упрека, который на предположение, что его можно было задержать, отвечает: «Вы очень наивны, господин прокурор… Вы забываете, что я — агент охранного отделения! Если бы вы бросились на меня, когда я уже поднял револьвер, то было бы поздно: браунинг делает свое дело моментально. А если бы вы задержали меня до момента, как я поднял револьвер, то вы сильно ответили бы». Как тебе это? Готовый сценарий для вашего кинематографа.
Когда отца что-либо раздражало, то это «что-либо» сразу становилось «нашим». Он нахмурился и сердитым взором обвел присутствующих, будто готовился дать отпор. Все за столом притихли, потому что бросаться на защиту «нашего» кинематографа в этот момент было сродни самоубийству, хотя, признаться, я очень любила бывать в театре Дон-Отелло.
Упоминание о Богрове задело отца за живое. Смерть Столыпина он переживал очень остро и потому продолжал негодовать:
— Какая театральность! На предложение сдать сообщников в обмен на жизнь этот разбойник отвечает: «И что такое жизнь? Тысяча лишних съеденных котлет – и больше ничего!.. Нет, пишите: никаких сообщников не было!» Для чего все это предается огласке? Чтобы это ничтожество предстало героем перед сотнями юнцов, которым ваш граф Толстой задурил головы?
— Дорогой, при чем здесь граф Толстой? — устало спросила мать.
— А при том. Помнишь этот его герой… В пьеске этой… Труп, пьяница… Помнишь, что он говорил? Видите ли, в жизни есть только три выбора: служить и тем самым увеличивать ту пакость, в которой живешь. И это, по его мнению, естественно, противно. А два другие выбора — пить или разрушать. И вот они, за душой ничего не имея, кроме котлет этих самых, только пьют или разрушают!
Отец покраснел и расстегнул воротничок.
— Милый, ты понапрасну изводишь себя. Вспомни, что говорил тебе доктор Голубев: если заботишься о своем пищеварении, не читай до обеда никаких газет.
Но папа упрямо крутил перед собой испещренные буквами листы. Несколько минут он молчал, но потом, очевидно, успокоившись, изрек:
— Делом надо заниматься, делом. Мария, вот на детской площадке при музее наглядных пособий по средам с семи часов вечера будут устраиваться бесплатные занятия для всех желающих. Ручной труд, лепка и рисование. Ты бы пошла… Они, видишь ли, руководителей подготавливают для работы с детьми.
— Хорошо, папочка, я пойду, — ответила я поспешно, чтобы не вызвать в отце нового приступа раздражения.
— То, что ты много читаешь, ходишь в библиотеку — это похвально. Но человек должен в деле реализоваться, а не в болтовне.
Отец отложил газету и мрачно отхлебнул остывшего чаю.
— Почему завтрак холодный? — недовольно спросил он. — Константин! — тут же переключился он на младшего брата Котьку. — Если учитель еще раз пожалуется на тебя, что ты мух ловишь и уроков не учишь, дам вон объявление в газете: «Желаю отдать в дети сына 10-ти лет». Да-да, не смотри на меня бычком. Я не желаю, чтобы в моем доме росли бездельники!
«Настроившись на рабочий лад», отец ушел в Управу, а я весь день думала о том, что такое газета. Как эти серые, невзрачные листы собирают в причудливый калейдоскоп кинематограф, графа Толстого, разбойника Богрова и ручной труд? Зачем это делается? И не является ли газета моделью нашей странной жизни?
Мария Т.
Благодарим Иркутский областной художественный музей им. В.П. Сукачева, Иркутский академический драматический театр им. Н.П. Охлопкова, Иркутский областной историко-меморитальный музей декабристов, за помощь при организации фотосъемки. Фотограф проекта — Евгений Доманов.
-
tsinik
7 октября 2016 в 14:04
Загрузить комментариималовато будет, маловато!