Виктор Штрассер: «Уходит Иркутск, который мне дорог»

Фотограф рассказал о своём отношении к Иркутску, критериях отбора снимков и о том, как важно для каждого человека уметь замечать жизнь.

Главное — жизнь

— Виктор Павлович, в вашем объективе — улицы и дворы, дети и старики, ржавые трубы и обшарпанные здания. Это далеко не достопримечательности Иркутска. Как вы выбираете предмет съёмки?

Я ничего не выбираю. У меня нет каких-то критериев того, что подходит для кадра, а что нет. У меня есть принцип: то, что я фотографирую, должно мне нравиться. Это вообще единственный принцип, по которому мы живём: едим, женимся, выбираем книгу. Делаем каждый шаг. Я по нему же фотографирую.

— И что же вам нравится?

— Останавливаться и замечать, запоминать жизнь. Ежедневно мы ходим по одним и тем же местам и абсолютно не видим их. Если кто-то сфотографирует дом, мимо которого вы ходите каждый день, и покажет вам, велика вероятность того, что вы этот дом не узнаете. А мне очень хочется узнавать. Я специально захожу во дворы, снимаю неприметные вещи. Вот кто-то выбросил батарею, вот лестница рушится от старости (это сколько же ног по ней прошагало!), а вот добрый знакомый «Москвичонок» ждёт своего хозяина. Скамейки, дворы, сельские туалеты в центре города. Всё это — наша жизнь. При этом я люблю снимать утром или вечером, когда свет приглушённый, неяркий. Тогда удаётся лучше передать настроение, уют.

— В экспозиции представлен Иркутск 1997-2007 годов. Почему именно этот период?

— Специально я не выбирал. Просто именно эти фотографии были давно проявлены с плёночного фотоаппарата и хранились в двух больших обувных коробках. Мой друг, известный журналист Владимир Демчиков, решил, что пора это дело менять. Взял коробки и отнёс в галерею.

А с точки зрения развития это, конечно, период огромного взлёта техники. Именно к концу 1990-х у нас появились первые цифровые фотоаппараты. С ещё очень малым количеством пикселей и возможностей, но всё же. Все крутые фотографы тогда считали, что плёнку ничего не победит. Но оказались не правы. Конечно, цифровая съёмка во много раз удобнее и проще во всех отношениях. Фотографии выставки — мои последние плёночные снимки в больших количествах.

— А как вы вообще относитесь к столице Восточной Сибири?

— Раньше мне было бы гораздо проще ответить на этот вопрос. Теперь, когда мне 65 лет, я воспринимаю город совершенно иначе.

Я жил не только в Иркутске. Родился в Казахстане, по два года жил в Красноярске и Санкт-Петербурге. Пять лет прожил в Германии. Но в Иркутске я вырос, здесь прошла моя юность, сюда же вернулся и после путешествий. Удивительно, но ощущение себя как иркутянина возникало во мне, только когда я был не в этом городе. В самом Иркутске я никогда не чувствовал себя местным. У меня такое мнение: тот, кто на самом деле любит свой город, болеет им, будет всегда немного чужд этому городу. Мироощущение отстранения вообще свойственно мне в жизни: и в фотографии, и во всём другом. Я будто отстраняюсь от всего и смотрю со стороны.

Я становлюсь всё дальше и дальше от Иркутска. Всё меньше он меня трогает.

Город живёт. Он такой, какой есть. Со своей неприбранностью, со своими заботами. Но это уже не тот город, который я знал раньше. Мне кажется, я становлюсь всё дальше и дальше от Иркутска. Всё меньше он меня трогает. Для меня в жизни существует уже много «Иркустков»: целые кварталы в нашем городе снесены, на их месте построено что-то новое. А я в этих местах жил, фотографировал, влюблялся, провожал кого-то навсегда. Внешне их больше нет, но они навсегда в моём сердце. Уходит Иркутск, который мне дорог, близок. От этого мне очень больно и печально. Но это течение жизни. Так должно быть.

Не мой немой город

— В экспозиции гораздо меньше портретов людей, чем фотографий улиц. С чем это связано?

— Просто так получается. Я одинаково люблю снимать и людей, и предметы. Но людей снимать сложнее. Если во двор ты можешь зайти, оглядеться, увидеть что-то цепляющее взгляд: вот, например, необычная надпись на стене. Ты можешь обойти её, снять с разных сторон. С людьми другая история: ты видишь интересного человека и быстро его фотографируешь. В людях для меня тоже главное — это жизнь. Мне интересен человек, в котором сохранилось, отпечаталось прожитое. И неважно, старик это или ребёнок. Иногда у детей такой взрослый, осознанный, кричащий взгляд, что так и хочется узнать: «Что же ты такого успел пережить в своей недолгой жизни?». Это нужно ловить. Бывает и такое, что люди отворачиваются, видя камеру. На выставке есть такое фото. Я считаю, это тоже прекрасно. Фото передаёт, как важно было для человека сохранить своё личное пространство. И я этот момент поймал.

— Когда вы впервые почувствовали себя настоящим фотографом?

— Никогда. Я вообще не могу назвать себя фотографом. Это не моё слово. Я просто человек с именем, фамилией, профессией — учитель русского языка и литературы. Но фотограф — это не я. Я, скорее, ощущаю себя неким органом восприятия действительности. Вот у нас есть ухо: для того, чтобы слышать. Глаз — для того, чтобы отбрасывать на сетчатку перевёрнутое изображение. Мозг — чтобы воспринимать окружающее. И есть я. Я здесь, чтобы не только жить самому, но и прихватывать что-то из жизни других людей.

— Название выставки — «Город, который». Как бы вы закончили это предложение?

— Город, который есть. Фонари, обшарпанные стены, незнакомые, но очень глубокие лица… есть в этом какая-то поэзия. И в ней — моя жизнь. Я предлагал и другое название выставки — «Не мой (немой) город». Ставить пробел или нет — каждый решает сам.

— Понятно, что в оба этих определения вы вкладываете смысл. Почему «не мой»?

— Всегда рядом со мной здания, в которых я никогда не буду жить. Люди, с которыми никогда не познакомлюсь. Девушки, за которыми не мне придётся ухаживать. И дети, которых я никогда не буду растить. У меня есть своя жизнь, с моей семьёй, профессией, увлечениями. Но мне этой жизни всегда было мало. Хотелось понять ещё те, другие, не мои жизни. Я понимаю, что они для меня непосильны. Я их никогда не смогу унести. Но я могу хотя бы приблизить их к себе, на одно мгновение. Сделать своими.

Все фото выставки — это кусочки жизни, которые я сумел взять с собой. Когда я смотрю на них, я заново их переживаю. Окна, скамейки, женщины. Это жизнь, в которую невозможно вжиться. Она навсегда чужая, но чуть-чуть моя. Отсюда и название.

— А «немой»?

— Я навсегда запечатлел только один миг. И никогда не узнаю, продаёт ли до сих пор эта женщина с фотографии свои шали. А что сейчас с этим мальчиком, так внимательно смотрящим в объектив? Жива ли бабушка, ждущая с авоськой автобус? Мои фотографии есть. Они говорят о многом, но одновременно они молчат.

Вся жизнь — урок

— Вы решили не давать названий своим фотографиям. Почему?

— Потому что у них у всех одно название — автопортрет. С первого взгляда кажется, что мы на двух чашах весов — автор и зритель. Но это неправда. Я сейчас с вами смотрю на снимки, и меня трогают эти люди, здания, лица. Я ловлю людей часто не в самый парадный момент их жизни. Усталая женщина в маршрутке, и у неё закрываются глаза от усталости. Бомж на скамейке или под ней. Дворник. Я не для смеха это снимаю, ни в коем случае. А потому что понимаю: в каждом из них — я, мне ничего в них не чуждо. Даже пёс на остановке — всё равно автопортрет. Я так все фотографии и подписывал. Дошло до того, что однажды мой хороший друг позвонил мне и аккуратно так спросил: «Витя, извини, но вообще ты знаешь, что такое автопортрет?». Долго смеялись.

— Долгое время ваше творчество носило личный характер. Почему вы не хотели публичности?

— Я её не не хотел. У меня не было к ней никакого отношения. Да, я действительно носился с фоторужьём, как Шарик из Простоквашино. Но никогда не возникало желания вынести это на обозрение. Я был занят другим: профессией, семьёй. На выставки не было ни времени, ни финансов.

Я дарил фотокарточки своим друзьям, подписывал их. Это было приятно. Я всегда был благодарен тем, кто интересуется моим хобби. Поэтому эта выставка для меня просто подарок.

— Можете назвать кого-то своим учителем фотографии?

— Нет. Я всегда делал только то, что хочу сам. Конечно, я смотрел фотографии мастеров. Мне интересна живопись, сама техника восприятия: как взгляд совершает путешествие по полотну. Конечно, Анри Картье-Брессон сносит мне голову. Это образец того, как надо фотографировать. Сравнительно недавно, в 2007-м, весь мир потрясли чудесные фотографии гувернантки Вивиан Майер, которая, как и я, всегда носила с собой фотоаппарат. Но конкретно учителями я их назвать не могу, они мне просто близки, потому что занимались уличной фотографией. Я никогда не стремился быть на кого-то похожим. У каждого из нас свой путь, своя жизнь.

— Виктор Павлович, вы долгое время проработали учителем. Можете дать какой-то педагогический совет тем, кто хочет заниматься фотографией?

— Я желаю вам постараться научиться открывать свое сердце, глаза и уши для того, с чем вы встречаетесь в жизни. Это очень важно — уметь замечать не только себя, но и близких людей, которые рядом. Фотоаппарат вообще приучает нас тщательнее и детальнее смотреть на жизнь.

Например, когда мы женимся, мы видим друг друга. Но уже года через два мы перестаём видеть того, кого любим. Мы просто смотрим в одном направлении, планируем бюджет, поездки, рождение детей, но забываем посмотреть в лицо любимым. А это нужно. Каждый день нужно. И фотография позволяет нам эти важные мелочи увидеть.

Ваши фотографии — это ваша личная память, которая будет идти с вами по жизни. Я искренне радуюсь, когда нахожу старые снимки. Многие из них я уже забыл. Открываю их вновь и удивляюсь: «Это правда я сфотографировал? Как хорошо!».

Способность видеть каждый день новое — это настоящая мышца. И её нужно качать.

Фотограф — тот, кто тренируется видеть. Здесь, в галерее, мои фото смогут увидеть незнакомые мне люди. И если кто-то из них, выйдя отсюда, начнёт внимательнее смотреть на всё, что его окружает, я буду самым счастливым человеком.

Фотовыставка Виктора Штрассера «Город, который» открыта в Галерее Виктора Бронштейна до 21 июля 2019 года. Посетить её можно ежедневно с 11:00 до 20:00.

Беседовала Екатерина Балагурова