Женское царство
Концептуально эта выставка — собрание женских образов. «Графика весны» у меня первая в этом роде. И действительно, героини всех работ — женщины. Может быть, потому что я сама женщина и легко понимаю сложный женский мир. Мужчин тоже рисую, но в конкретной сюжетной канве, например при иллюстрировании «Илиады» Гомера. А женщин — просто так, вне контекста. Их легко рисовать, они сами собой из-под пера возникают.
На выставке есть работы, которые пришли из девяностых годов. Я решила их показать именно в тех деревянных рамах, в каких они выставлялись в то время: самодельных, неровно окрашенных. Подумала: пусть будет как тогда. Одна из моих любимых картин «Дегустаторши», нарисованная в 1997 году, мне кажется, хорошо передает дух той эпохи.
У меня много фантастических женских образов. Никто не может танцевать с птицами, а мои — могут. Они всё могут: петь, грустить, полоскать белье, варить суп, разговаривать с рыбами и держать весь мир на кончиках пальцев.
Графическая серия «Иркутские листочки» — рассказ об Иркутске, этакие записи о его мгновениях, вздохах, моментах. Для меня было важным уловить дух того старого Иркутска, который медленно исчезает и становится драгоценным воспоминанием. Я рисовала абстрактных женщин, некие собирательные образы. Но в какой-то момент поняла: нужно фиксировать то, что окружает, рисовать конкретных людей, своих современниц. Это очень важно: то, что мы называем «сегодня» уже через несколько лет станет «вчера». Всё меняется, а люди на портретах — нет. Мы смотрим на них и понимаем их, чувствуем, пытаемся проникнуть в их жизнь, их время.
Так возникла идея создать серию пастелей «Иркутянки». Я начала работу над ней в 2016 году. Первым нарисовала портрет Ани Сурковой, потом — Веры Рыжкович и Жени Скаредневой.
Серия создана пастелью (твердый сухой мел для рисования — прим. ИА «Иркутск онлайн»), купленной еще во времена Советского Союза, когда была студенткой Иркутского художественного училища. Можно сказать, что сегодняшнее я рисую цветными мелами советского прошлого.
Для портрета очень важно увидеть образ. Нарисовать «похоже» — это несложно технически, но важно передать внутреннюю сущность человека, то, что ты в нем увидел. Это некая картинка, которую тебе показывает мироздание, и ты видишь её каким-то внутренним зрением, «третьим глазом». Если её нет, то ничего не получится, такое уже у меня бывало. Вот этих трех девушек я сумела разглядеть. В чем-то портреты стали для них неожиданностью, кажется, до этого их никто не рисовал. Думаю, это замечательные натуры: красивые, умные, успешные, символы нашего времени.
Надеюсь, сделаю 20-25 портретов, если хватит сил, тогда получится самостоятельная серия. Но пока сложно что-либо прогнозировать, потому что творчество плохо поддается какому-либо регламенту. Может быть, мне снова захочется просто что-то рассказывать в своих работах. Ведь каждая картина — это история.
На пастели «Ну куда ты спешишь?» ангел-хранитель ведет беременную женщину. Это история из моей жизни. Я тогда была в положении, шла по узкому коридору художественного училища. По бокам прохода громоздились станковые мольберты. Вдруг я ощутила некую преграду, хотя ничего передо мной не было. Остановилась, и в тот же момент мольберты стали падать. Неизвестно, чем бы эта история закончилась для нас с Василисой. Думаю, ангел-хранитель отвел.
Серия «Если у цветов есть душа, то она — женщина» появилась лет десять назад. Почему именно душа цветов женская? А какие еще варианты? (Смеется.) Я других не вижу. Женщины любят цветы, они их прекрасно чувствуют. Подобие тянется к подобию.
Свободная от цвета
Всю жизнь занимаюсь графикой. Это очень интеллектуальный вид искусства, он невещественен, и цвет здесь совершенно необязателен: можно пятном, малым штрихом сказать многое. В графике очень важна линия, например. Её надо провести точно — в пространстве, во времени. Провести так, чтобы ощущалась вибрация, дух, энергия. В графику зритель должен «войти», чтобы понять. Здесь просто взглядом не скользнешь, перед картиной нужно постоять, подумать, ощутить.
Мой выбор стать художник-графиком был абсолютно осознанным, другого я и тогда не представляла, и сейчас не хочу. В девяностые в Иркутске случился какой-то взрыв интереса к графике, в те годы работали сильные молодые художники, и, к сожалению, наиболее талантливые — Антон Лодянов и Евгений Монохонов — очень рано ушли из жизни…
Работы тушью и пером очень трудоемкие, поэтому их немного. Обычно рисую без эскизов — всё в голове, я просто мысленно вижу картинку. Если что-то идет не так, а такое бывало, то ничего не исправишь, краской не перекроешь. Просто убираю лист, беру новый и начинаю сначала. Сижу часами и скриплю пером.
Волнительный момент
Я очень сильно волнуюсь на открытии выставок. Это ужас просто. К этому никогда не привыкнешь. Каждый раз даже хуже, чем в первый. (Смеется.) Переживаю до, во время и после открытия. Мне говорят, что пора уже привыкнуть, но не могу никак. Когда выставка персональная, ты на виду у всех, как будто в поле стоишь и все ветра тебя обдувают. Как к этому можно привыкнуть?
На открытии стараюсь поговорить с каждым человеком, который ко мне подошел. Мне кажется, это важно: ответить на все вопросы, даже если они необычные. Люди к тебе пришли, ты должна максимально уделить им внимание, пообщаться.
Два разных города
Я приехала учиться в Иркутское художественное училище в 1985 году из города Корсакова, который находится на острове Сахалине. Долго привыкала к Иркутску, он меня не пускал, как будто приглядывался ко мне. Здесь всё было по-другому: очень холодно, даже люди по-другому общались, не так, как у нас. Там всё-таки островная психология, люди легче идут на контакт, более эмоциональные и общительные. Я в аэропорту, когда раньше летала на Сахалин, сразу отличала земляков от остальных.
Иркутск — город интересный, сложный, который надо понять и принять таким, какой он есть. У меня это, наверное, получилось, тогда и возникло ощущение, что стала иркутянкой, стала своей.
Мне повезло: когда сюда приехала, в центре было много деревянных построек, удивительного деревянного кружева. Всё-таки Иркутск сейчас и тогда — это два разных города. Идешь по центру, замечаешь: там сгорело, тут обветшало. Мы теряем тот Иркутск, всё то, чем могли бы гордиться. Застройка, которая ведется сейчас, может быть, удобна для людей, но лицо города, его удивительное очарование пропадает безвозвратно.
Художник и журналист
С детства я легко и рисовала, и писала, причем особой разницы между рисунком и текстом не видела. Текст — это мысль, оформленная особым образом, с помощью знаков, букв, и графика — то же самое. В обоих случаях используется кодировка. Но если рисунок — это язык божий, ведь его любой человек понимает, то текст — язык человеческий, потому что для того, чтобы его понять, нужно научиться читать.
В 1990 году, когда закончила художественное училище, меня отправляли учиться в Московский полиграфический институт (сейчас — Московский государственный университет печати имени Ивана Федорова — прим. ИА «Иркутск онлайн»). Поехать я не могла, подрастал маленький сын, Ян.
Но учиться хотелось очень сильно. Это невероятный зуд был: всё время пыталась узнать что-то новое, но понимала, что самообразованием заниматься не стоит, нужна система. В Иркутске никаких учебных заведений для художников, кроме училища, в то время не было. И тогда подумалось, что раз уж литература связана с графикой, и я иллюстрирую книги (как раз работала над оформлением издания Л. Кэрролла «Аня в Стране чудес» в переводе В. В. Набокова), значит, нужно искать именно в этом направлении. Узнала, что есть филологический факультет Иркутского государственного университета, поняла, что серьезно хочу изучать русский язык и литературу.
Оделась построже, как тогда это понимала: малиновая кофта, зеленые брюки, и прямо из мастерской пришла в приемную комиссию, заявив, что хочу быть филологом. А там на меня посмотрели и спросили: «Может, вам лучше на журналистику?» Очень взволновалась: «А меня там русскому языку научат?» А мне с улыбкой: «Научат, научат». Сказала: «Хорошо», и пошла сдавать экзамены. Написала сочинение, что-то про слезинку ребенка, про бунт русский кровавый и беспощадный. Потом на стенде появились списки с оценками. Посмотрела, а меня в них нет. Уже думала порыдать, но потом заметила, что отдельно висит листок со списком отличников, как оказалось, у меня пятерка была за сочинение. Вот так и стала учиться на журналиста.
Работала в московских изданиях, корреспондентом в нашей газете «СМ-Номер один», получила «Золотую запятую» в 2001 году и сейчас постоянно пишу. В конце 90-х начала преподавать, сначала для студентов художественного училища — композицию, дизайн в полиграфии, затем на факультете журналистики в нархозе, теперь работаю на кафедре журналистики и медиаменеджмента в ИГУ. Пожалуй, в нашей семье принято передавать свои знания. Папа и мама —мои первые и самые любимые учителя, благодаря им у меня всё получилось.
Книжный вопрос
Много ли я читаю? (Смотрит на книжный стеллаж в мастерской, занимающий всю стену от потолка до пола, и смеется.) У родителей была большая библиотека на Сахалине, мы её перевезли в Иркутск, часть в мастерской, часть — у мамы и папы дома.
Работая со студентами, давно заметила, что молодые люди стали мало читать, и это случилось не вчера, а, пожалуй, с тех пор как персональные компьютеры стали общедоступными. Разговариваю с ребятами, хорошие, доброжелательные, глаза умные, но чувствую провалы в знаниях. Причем в базовой части, многого не знают, целые пласты упущены. Студенты быстро схватывают информацию, легко её находят, но как бы скользят по поверхности, не заглядывая вглубь.
Очень важно, чтобы дети с малых лет любили читать. Когда я делала свой авторский проект «Иркутская Алиса и … другие», то думала именно об этом. Если хоть один ребенок после посещения этой выставки захотел прочитать книжку, то не зря были все наши хлопоты, это маленький шажок вперед.
Какую книгу лучше читать — бумажную или электронную? Любую, лишь бы читать. Книга — это не только информация, а много больше. Читая, мы проживаем тысячи жизней, переносимся в другие миры, прикасаемся к прекрасному и ужасному. Есть, конечно, разница в качестве чтения: шелест бумаги или лента на экране. Да и как носитель информации, на мой взгляд, бумажный носитель надежнее: файл в папке неожиданно пропал и всё, или е-бук устарел, новые форматы не поддерживает. А для уничтожения традиционной книги нужно приложить какие-то физические усилия: сжечь, порвать.
Но всё-таки не суть, каким образом читать. У меня практически все книги, которые были нужны по диссертации, в электронном виде, и было очень удобно: целая библиотека на диске в сумочке лежит. Так и ходила: косметичка, эта библиотека и бумажные платочки про запас.
Намоленное место
Мастерская на Российской у меня появилась в 1998 году. Это, как говорится, «намоленное место» — с 50-х годов прошлого века в этом помещении работали художники, причем, как ни странно, в основном женщины. В 70-80-х мастерскую занимала Галина Евгеньевна Новикова (заслуженный художник РФ, живописец, педагог — прим. ИА «Иркутск онлайн»). После того как она переехала, в в мастерской творила её ученица — Любовь Ишменецкая, после нее — я. Галина Евгеньевна очень любила эту мастерскую, она говорила мне об этом и просила её беречь. А как не беречь и не любить это удивительное пространство, насквозь пронизанное серебристым воздухом!
Конечно, в мастерской теперь не так, как при Новиковой. У нее были бордовые стены и черный потолок. У меня же всё светлое, многодетальное, ведь каждый художник формирует пространство под себя. Кажется, в интерьере получился какой-то особый «иркутский стиль» — много несовременных вещей того старого Иркутска, которые живут и верно служат: на стульях можно сидеть, за столом работать, а на ошкуренном деревянном наличнике стоят гипсовые головы. Что-то приносили друзья, знакомые, за что им огромное спасибо, что-то найдено, многое восстановлено — Василий Лисицин собрал буквально из кусочков своими золотыми дизайнерскими руками. (Василий Лисицин — муж Яны, дизайнер, кандидат исторических наук — прим. ИА «Иркутск онлайн»).
В мастерской нет ничего постоянного: вещи меняют свое место, перемещаются в пространстве. И нет ничего такого, что не было бы полезным. Меня спрашивают: «А зачем столько разных предметов?» Они не для красоты, а так называемый «натюрмортный фонд». Художники всегда что-то рисуют, вот мне надо, например, бокал зарисовать, и они здесь есть самой различной формы, рисуй — не хочу.
Мастерская — закрытая территория, гости в ней бывают нечасто, и не потому что никого не хочу видеть, совсем наоборот: многие люди мне симпатичны, и сердце радуется встречам. Но очень плотный график жизни, слишком много всего, нужно успевать. Распределяю время так, чтобы можно было закрыться и порисовать. Я ведь еще не всё сделала, впереди много рисунков-рассказов, а какие они будут — жизнь покажет.
Алина Вовчек, ИА «Иркутск онлайн»
Автор фото — Регина Ступурайте
