Кино о писателе Сергее Довлатове: кукла виновата

Ноябрь 1971 года. Ленинград готовится праздновать годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Молодому журналисту заводского вестника Сергею Довлатову (Милан Марич) дают задание написать о съёмках фильма из жизни завода. В том числе взять интервью у актёров, ряженных в Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого, на предмет того, что великие русские литераторы думают о передовых достижениях «развитого социализма».

Сюрреализм происходящего героя давно не смущает. Во снах он ведёт дружеские беседы с Брежневым, в реальности ему отказывают в публикации романа, потому что он не входит в Союз писателей, куда его не принимают из-за отсутствия публикаций. Леонид Ильич во сне обещает разобраться, но дело продвигается не быстро. Дочка просит куклу, на которую нет денег. За деньги страна просит воодушевляющих стихов о нефтяных вышках, на которые нет сил.

Сегодня Сергей Довлатов признан одним из главных голосов своего поколения и отечественной литературы в целом («выдающееся литературное явление второй половины 19-го века», согласно характеристике неподражаемого министра культуры Мединского). Но сам писатель до этого дня не дожил. Диссидентство, непризнанность на Родине, вынужденная эмиграция, первые официальные издания, успех на Западе и скоропостижная смерть в Америке за какое-то мгновение до падения ненавистного ему советского режима.

Режиссёр Алексей Герман младший сужает поле зрения до шести дней из жизни писателя, за которые не происходит никаких судьбоносных или решающих событий. Экранный Довлатов безуспешно обивает пороги редакций, перемещается по краснознаменным заводам, диссидентским квартирникам, богемным вечеринкам и номенклатурным дачам, не меняясь в лице — как будто рядом чем-то нехорошим пахнет, но подавать вид неприлично.

Сербский актёр Милан Марич предстаёт на экране этаким плечистым мармеладным мишкой с печальными глазами, кутающимся в пальто и колючий шарф, чтобы кто-нибудь ненароком его не надкусил и не разжевал. Герою тошно от окружающего мира, и мир отвечает ему взаимностью.

Редакционные функционеры сдают рукописи пионерам на макулатуру, не читая их, армянская мама читает нотации и тяжело вздыхает. Периодически появляется бывшая жена, обидно обзывает эгоистом и пропадает. От Довлатова все требуют чего-то конкретного и приземлённого (гэдээровскую куклу, социалистических стихов, интернациональной ответственности), а он не хочет ничего решать, а хочет быть писателем.

Режиссёр проводит знак равенства между «быть писателем» и просто «быть».

Герой не только ощущает себя лишним (потерянность чужеземного актёра Марича в кадре — это на самом деле удачная художественная находка), он буквально чувствует, что его не существует, его нет. Художник-постановщик картины Елена Окопная, ответственная за визуальный облик «Довлатова», получила награду на Берлинском кинофестивале. И если обычная практика, как наша, так и голливудская, эпоху семидесятых романтизировать и «гламуризировать», то Окопная конструирует нечто совершенно противоположное по интонации и настроению.

В привычном представлении наших кинематографистов заявленная эпоха напоминает интерьер московской «Вареничной № 1», в которую стянули все милые сердцу артефакты советского прошлого, чтобы как-то отвлечь от посредственного вкуса предлагаемых блюд и немножко оправдать их стоимость. Вопреки устоявшемуся стереотипу, мир «Довлатова» — это мир заставленных коммуналок, душных кабинетов, обветшалых индустриальных пейзажей и уставших жалких людей. Мир затянувшейся весны или поздней осени, который неожиданно подморозило и который никак не может оттаять.

Происходящее напоминает липкий сон и несёт заметный отпечаток несовременной театральности. Камера блестящего стилиста Лукаша Зала, снимавшего оскароносную «Иду», которую американские академики в 2014 году предпочли «Левиафану», плывёт по тесным комнатушкам, прокуренным коридорам, фиксирует обрывки одинаково многозначительных и столь же бессмысленных разговоров, фигуры случайных ленинградских прохожих и сплетает плотное полотно беспросветной отчуждённости.

Герман старательно изображает мученичество Довлатова, что идёт вразрез с официальным портретом писателя. Сергей Донатович был скорее такой социалистической версией Хемингуэя: статный мужчина, любимец женщин, ироничный и до грубости меткий на слово, не боящийся риска: Довлатов время от времени фарцевал капиталистическими товарами. В фильме все прямые линии личности аккуратно скруглены и задрапированы.

Получается совершенно нездешний, неприспособленный к жизни персонаж, упивающийся собственными страданиями, не до конца очевидными зрителю. Заводские девушки не знают Франца Кафку, на книжных развалах не продают Стейнбека, а за купленную из-под полы «Лолиту» можно попасть на карандаш в милиции — это примерный вес ежедневных проблем героя (не считая глобальной непризнанности), придавливающих его к дивану и не позволяющих оторваться от пола.

Рецензия на фильм «О чём говорят мужчины. Продолжение»

Эпизодами в кадре появляется Бродский (Артур Бесчастный), чтобы в той самой непередаваемой манере продекламировать стихи, переброситься с Довлатовым цитатами из довлатовских романов и озвучить мысли, которые главный герой сформулировать и озвучить не в состоянии. Бродского в картине удручающе мало, и, наверное, это весьма странно. Во время просмотра фильма под названием «Довлатов» испытывать неотступное желание посмотреть фильм под названием «Бродский».

«Довлатов» мало состоялся как биография, но, похоже, такой задачи здесь и не ставилось. Герман снял приглушенное рассуждение на кухне в коммуналке, слышимое за стенкой, и визуализировал сдавленный крик придушенного таланта в отрицающих талант обстоятельствах. Кино о свободе быть никем и быть собой, свободе праздновать, когда действительно есть, что праздновать, а не в строго отведённый для этого день, свободе не маршировать со всеми в ногу, а просто тихонечко наблюдать в стороне.

Уже посмотрели фильм? Делитесь своими впечатлениями в комментариях.