«Казалось, я умираю». Репортаж из «красной зоны»

Госпиталь для больных коронавирусной инфекцией на базе Иркутской городской клинической больницы №10 создали в конце апреля. Там было размещено 120 коек. Госпиталь закрыли в начале августа и больница возобновила прием пациентов. Его развернули снова 1 октября, но сейчас здесь уже нет свободных мест.

Это будет мой первый выход в «красную зону», и я спешу к назначенному времени в больницу. На входе меня встречает врач-эпидемиолог Оксана Анатольевна Савина и сразу ведет в раздевалку. Она привыкла за последние несколько месяцев работать в интенсивном темпе, по-другому здесь нельзя. «Больные поступают десятками — их лечат — выписывают, и в этот же день — новые пациенты», — говорит врач. На ходу Оксана Анатольевна поясняет, что изначально больница была не приспособлена для пациентов с опасной инфекцией, но весной все же пришлось перепрофилировать ее под ковидный госпиталь. Выбора не было: количество больных в области росло с каждым днем, а другие медучреждения были переполнены.

Раздевалка

На втором этаже, в небольшой комнатке, я раздеваюсь до нижнего белья и надеваю хирургическую пижаму. Сначала брюки на резинке, в них заправляю рубашку с коротким рукавом. Вся одежда свободная, чтобы ничто нигде не давило и не доставляло дискомфорта. Все-таки медработникам приходится работать в сложнейших условиях по несколько часов подряд, и возможности что-то поправить уже не будет. Свою одежду аккуратно складываю в пакет и отдаю медсестре.

Потом прохожу в накопитель — комнату перед входом в «красную зону». Там стоят две кушетки, стол и небольшое зеркало. Медсестра выдает мне пакет с одноразовым защитным костюмом инфекциониста и предупреждает: «Надевать надо аккуратно, не торопясь, чтобы не повредить его».

Экипировка серьезная. Сначала надеваю комбинезон, который застегивается на молнию и липучки. Затем поверх обуви натягиваю специальные высокие бахилы, завязав их на лодыжке так, чтобы они не спадали во время ходьбы. А сверху — еще одни. Потом шапочку, респиратор, сверху очки, предварительно обработав их спиртом, чтобы плотно сидели. Дальше ко мне подходит медсестра и помогает надеть перчатки. Сначала одна пара, потом вторая. Причем во время работы врачи надевают поверх еще пару перчаток, меняя их после каждого пациента.

И в последнюю очередь — капюшон. «Не должно быть открытых участков тела. Лоб, щеки — все должно быть закрыто», — говорит медсестра и приклеивает края капюшона пластырем к маске. Тщательно осмотрев меня, она обматывает им и запястья, чтобы перчатки не сползли.

Чтобы надеть защитный костюм, у меня ушло не менее 20 минут. Дышать стало тяжело минут через пять. А медперсонал в такой одежде работает по 4-6 часов. Причем без питья и возможности сходить в туалет.

Я присела на кушетку. Очень жарко. Это и понятно, ведь, чтобы костюм защитил меня от инфицирования, он должен быть герметичным. Мне стоять и дышать трудно в такой защите, а ведь врачам надо работать, думать, спасать пациентов — в голове не укладывается, как это возможно.

В это время заглядывает женщина. Она интересуется, когда освободится медсестра. Как выяснилось, на крышу больницы необходимо попасть слесарю, а для этого он также должен надеть защитный костюм. «Я почти освободилась, пусть готовится», — командует она.

10:15. Отмечаю время в журнале и захожу в «красную зону».

Пациенты

Мы идем по длинному светлому коридору. В больнице тишина, слышится только шуршание наших комбинезонов. Нет привычной картины — оживленных голосов пациентов, спешащих врачей — как будто в здании никого, кроме нас. От этого мне становится не по себе.

— За первые три дня мы заполнили 120 коек, — прерывает тишину Оксана Анатольевна. — В день к нам поступало по 30-40 человек. В «красной» зоне есть все, что нужно — диагностические кабинеты, в том числе и компьютерный томограф, своя лаборатория, делают ЭКГ и УЗИ.

Заходим в первую палату, она просторная, со светлыми стенами и большими окнами. Койки стоят на небольшом расстоянии друг от друга, к каждой подведен кислород. Здесь лежат три пациента — все поступили в один день. Они уже получили первые отрицательные мазки, осталось дождаться повторных тестов — и можно домой. Подхожу к первой койке. На ней Евгений, он из Иркутска. Мужчина, кажется, рад гостям, ведь он ни с кем не общается, кроме товарищей по несчастью.

— Не знаю, где заразился. Однако маску носил редко, иногда только, в магазинах, — признается Евгений. — Особых мер предосторожности не предпринимал, не ограничивал контакты. Но теперь, безусловно, буду: не хочу еще раз проходить через это. Я поступил в больницу с пневмонией, было тяжело, думал, не выкарабкаюсь.

Еще в палате находится Владимир из Бурятии и Адам, высокий чернокожий мужчина. На вопрос, откуда он, не задумываясь, ответил, смеясь: «Сибиряк я». Мужчина уже давно живет и работает в Иркутске, а потому хорошо говорит по-русски и считает себя иркутянином.

А в это время по палатам разносят напитки в одноразовых стаканчиках — сегодня морс из шиповника. А мы спешим дальше.

Дальше по коридору находится женская двухместная палата. Одна из пациенток спит, вторая вышла к нам. Как оказалось, Ольга Анатольевна Хромых — старшая медсестра приемного отделения областной больницы. И здесь она лежит уже две недели.

— 17 сентября мне диагностировали ковид. Две недели я лечилась амбулаторно дома, — рассказывает она. — Температура была небольшая. Но потом появилась одышка, тогда меня решили госпитализировать, и вот я здесь уже две недели. Сегодня взяли мазок, жду результата, надеюсь на отрицательный. Надо уже возвращаться к работе, а то в больнице снаряды уже подавать некому, многие из медперсонала болеют.

Ольга Анатольевна говорит, что некоторые врачи заразились повторно коронавирусной инфекцией. Они переносят болезнь тяжелее, чем первый раз. «Берегите себя», — добавляет она и возвращается в палату.

Поднимаемся на третий этаж по лестнице. Я в костюме всего 25 минут, но, по ощущениям, как будто весь день. Я вспотела, очки давят на переносицу, дышать становится тяжелее с каждой минутой. В какой-то момент хочется сорвать с себя респиратор и расстегнуть молнию на комбинезоне — мне не хватает воздуха. Я останавливаюсь и считаю до пяти. Несколько глубоких вдохов, и мы идем дальше.

В «красной зоне» всегда находится один из дежурных врачей. Каждый день он совершает обход всех больных, утром и вечером. На это уходит по два-три часа: каждого нужно осмотреть, проверить основные показатели, а потом еще и заполнить необходимые документы. И все это надо делать в защитном комбинезоне. В течение всей своей смены врачам приходится обходиться без воды и посещения туалета.

Заходим. В палате лежат трое мужчин. Один из них — врач-эпидемиолог Роман Бадмаевич. Он работает в Областном кожно-венерологическом диспансере.

— Сначала лечился дома, первый раз отказался ехать в больницу, надеялся, что все обойдется. Но потом тяжелел. В очередной раз пришла врач, послушала и сказала, что появились хрипы, было похоже на двухстороннюю пневмонию. Тут же она мне вызвала скорую. Сюда я поступил второго октября. В 12 часов меня подняли в палату и сразу подключили к капельнице. Не было сил сидеть, стоять и даже что-то говорить. Между собой в палате начали разговаривать только через неделю. И сегодня я готовлюсь к выписке, — с улыбкой говорит он.

Роман Бадмаевич предполагает, что заразился на работе. В течение всей пандемии он продолжал работать на приеме в больнице. Кроме этого, чтобы исключить заражение персонала, с февраля он и еще два врача самостоятельно возили пробы по квотам в лаборатории Иркутска.

За столом сидят двое пациентов, мужчина средних лет и парень. Один из них — Николай Степанович, он поступил в больницу в очень тяжелом состоянии из Урика.

— Сначала держалась температура 37,4-37,5. Не было кашля. Все время сильно болела голова. Мне стало плохо как-то резко. Сдал анализ — положительный. Но госпитализировать меня не могли четыре дня: не было мест в больнице. Я неделю не мог встать с кровати. Спал постоянно. Помню, ставили капельницу, принимал таблетки. Сейчас более-менее, я чувствую себя хорошо. Я уже получил один отрицательный анализ, в понедельник будут результаты второго анализа. Если все хорошо, то поеду домой.

В семье у Николая Степановича первой заболела жена. В начале сентября она работала на избирательном участке. Мужчина предполагает, что там она и могла заразиться.

— Себя берегите, здоровье — самое главное, что есть у нас, — обращается он ко мне и опускает глаза.

Нам удалось еще поговорить с двумя пациентками. Обе женщины поступили в больницу первого октября. Одна из них Анна, сегодня ее также выписывают.

— Когда я заболела, сначала врачи и не предполагали, что это ковид. Три дня держалась небольшая температура, потом прошла. Однако состояние ухудшалась, появилась слабость. Я обратилась в поликлинику, сдала анализы — все хорошо. Отправили проверить легкие. Потом мне сделали МСКТ — подтвердилась двухсторонняя пневмония. И меня сразу на скорой отвезли в медсанчасть в Иркутске-2. Там я пролежала два дня, выявили ковид и привезли сюда.

Вместе с Анной заболела и ее 79-летняя мама. Как рассказала женщина, ее мама лежала в ангарском госпитале, у нее была пневмония, но с небольшим поражением легких. Вчера ее выписали. «При ковиде важно вовремя диагностировать болезнь. Везде врачи молодцы, огромное им спасибо, если бы не они, я бы не знаю, что со мной было», — говорит Анна.

Другая пациентка рассказывает, что поначалу никаких симптомов болезни, кроме дикой усталости, у нее не было. Девушка сделала за свой счет КТ, исследование показало развитие бактериальной пневмонии, а потом сдала мазок на ковид, который оказался положительным.

— Помню, у меня закрывались глаза, постоянно хотелось спать, — вспоминает она. — Больницы были переполнены, меня дня четыре не брали, а потом госпитализировали. Пока была дома, приходили врачи из поликлиники, отслеживали постоянно мое состояние — спасибо им огромное. Восемь дней я просто лежала. Потом появился кашель и температура. У меня на работе до сих пор не верят, что ковид существует. А я увидела все своими глазами. И это страшно.

— Мы просто умирали, — добавляет Анна. — Было полное безразличие ко всему. Не хотелось есть, просто было одно желание — спать. Было страшно и тяжело.

Мы выходим из палаты в коридор. Оксана Анатольевна отмечает: «Ситуация сейчас сложнее, чем во время первой волны коронавируса: в тяжелом состоянии к нам поступают не только пенсионеры, но и молодые люди».

В одну смену здесь дежурят две медсестры по двенадцать часов: с восьми утра до восьми вечера. Сейчас в кабинете находится Светлана Михайловна Бурякова. В ее обязанности входит введение инъекций внутримышечно, включая гепарин, раздача лекарства, ведение процедурных листов. И, пожалуй, самое важное — она отслеживает состояние пациентов в течение дня. Если у больного поднялась температура, незамедлительно принимает меры.

— Сейчас отделение забито полностью, поэтому работы очень много, — говорит она.

В переходе между отделениями лежат антибактериальные коврики для того, чтобы продезинфицировать подошву. Прохожу осторожно, чтобы не оставить на нем бахилы.

Реанимация

Заходим в реанимацию. Здесь уже нет той легкой атмосферы, как в палатах, где пациенты готовятся к выписке. В небольшом помещении перед реанимацией за компьютерами сидят несколько человек — все в инфекционных костюмах. Они вносят в программу данные о состоянии пациентов.

Как рассказала врач-анестезиолог Ирина Убодоева, сейчас в реанимации находятся 18 человек, все в тяжелом состоянии. Средний возраст пациентов 60 лет. Шестеро пациентов с тяжелыми пневмониями находятся на искусственной вентиляции легких. На компьютерной томографии у них обнаружили поражение более 60 процентов легких. Кто-то из них в сознании, кто-то нет.

— Работать сложно, потому что таких пациентов много, — признается врач. — Четыре часа находимся в «красной зоне», потом четыре часа отдыхаем.

Тишину реанимации нарушал лишь мерный шум аппарата ИВЛ. Оглядываюсь. Из всех пациентов только один на данный момент в сознании — он смотрит в окно, положив руку под голову. Слева от него лежит пожилая женщина. Ее голова запрокинута, руки слегка раскинуты, дыхание тяжелое. Напротив — пожилой мужчина, он подключен к ИВЛ, а рядом стоит аппарат УЗИ. Подходит врач и поясняет, что у него проблемы с внутренними органами.

За пациентами с сахарным диабетом наблюдает лечащий врач-эндокринолог Наталья Михайловна Быкова. За четыре месяца работы госпиталя в реанимации лежало 30% пациентов с диабетом, сейчас, только за три недели, их 16% от числа всех поступивших пациентов с ковидом. Больные с диабетом дольше лежат в реанимации, и их путь к выздоровлению проходит тяжелее.

— Пациенты с сахарным диабетом находятся в группе риска. Как только они поступают к нам, мы переводим их на инсулин. Приходится постоянно корректировать сахар. Это усложняет лечение от ковида. Большинство из них нам удается спасти, — говорит Наталья Михайловна. — Я обращаюсь ко всем, кто в группе риска по диабету, не бойтесь вызывать врача, если заподозрили ковид, важно не запускать лечение, и не нужно боятся инсулина — на период лечения инфекции он необходим. Потом мы его отменяем.

В госпиталь, где лежат пациенты с ковидом, родственники попасть не могут. У них нет возможности попрощаться, если состояние необратимо ухудшается, люди умирают здесь в одиночестве.

Наталья Михайловна признается, что работать очень тяжело. «Для нас это и специальность другая, и условия непривычные. Очки потеют, жарко, а еще ведь надо заполнять бумаги, общаться с пациентами, принимать решения», — признается она.

Нынешняя ситуация, как отмечает Наталья Михайловна, отличается от того, что было в первые месяцы пандемии. Сейчас болезнь протекает намного тяжелее. Конечно, на пандемию накладывается сезон ОРВИ и гриппа, и люди поступают в больницу уже с выраженной дыхательной недостаточностью.

— Надевайте маски, перчатки. Нужно поберечься. Больницы переполнены, — говорит врач.

А мы направляемся к выходу.

Санобработка

Подхожу к санпропускнику. Придется подождать, так как передо мной стоят несколько врачей: их четырехчасовая смена закончилась. 10 минут — и подходит моя очередь. Перед тем, как пройти в помещение, где я смогу снять костюм, сотрудница больницы тщательно обрабатывает его специальным дезинфицирующим раствором. Сначала спереди, потом сзади и в конце — бахилы.

Захожу в небольшое помещение, где даже через респиратор я чувствую запах хлорки и спирта. И здесь есть специальный человек, который помогает снять снаряжение, тем более, это надо делать в определенном порядке. Обязательно после каждого действия необходимо окунать руки в перчатках в дезинфицирующий раствор. Сначала она убрала скотч и сняла одну пару перчаток — я продезинфицировала руки в хлорированной воде, потом я сняла очки, протерла их спиртом — опять продезинфицировала руки, сняла респиратор — снова руки в раствор. И так шаг за шагом. И только в последнюю очередь — защитный комбинезон, который положили в специальный мешок — его продезинфицируют и отправят на утилизацию с другими отходами класса В.

За дверью находится душевая зона. Посещение душа обязательно при выходе из «красной зоны» после дезинфекции.

Но это еще не все. После душа я спешно надеваю свою одежду, которую мне принесла медсестра, и прохожу в следующую комнату. На столе перед раковиной с зеркалом стоят одноразовые стаканчики со спиртом. Каждый, кто выходит из «красной зоны», должен прополоскать рот 70-процентным раствором спирта. Жидкость обжигает язык, но надо потерпеть. Торопливо обтираю губы водой. Закапываю раствор борной кислоты в глаза. Все, я готова идти в «чистую зону».

***

Выхожу на улицу и вдыхаю воздух полной грудью. Перед глазами до сих пор стоит реанимация и больные, подключенные к аппаратам искусственного дыхания, — это страшно. Я еще долго думала о том, что мне сказала одна из пациенток: «Казалось, я умираю»…

… А рядом с больницей находится поликлиника. Людей в ней очень много: заходят, выходят и спешат по своим делам. «Эх, — думаю я, — знали бы вы, что всего в 50 метрах от вас люди борются за свою жизнь, цепляются как могут, а врачи сражаются с вирусом, в существование которого многие из вас не верят до сих пор».

Анастасия Маркова, IRK.ru

Фото Евгения Козырева и Лалли Янкевич

Анастасия Маркова, IRK.ru