Из Америки в Россию
Ирмгардт Амалия Геккер родилась в США, в Чикаго. В четыре года девочка нарисовала бегущего человечка, и папа Теодор Юлиус (Юлий Федорович) заявил: «Ирмочка у нас будет художником». Кто мог подумать, что бегущий человечек станет прообразом судьбы Ирмгардт Амалии Геккер. Если бы ребенку, родившемуся в семье профессора философии, предсказали, что она поедет в Европу, а затем в Россию, поступит в художественный институт, перед дипломом будет арестована, получит пять лет лагерей, в ГУЛАГе полюбит уголовника, родит троих детей, и счастливо проживет с ним всю жизнь, она наверняка упала бы в обморок. Но вышло именно так.
Потомок голландских корабелов Теодор Юлиус Геккер родился в Петербурге, получив блестящее образование, преподавал в Колумбийском университете, много работал в Европе – Швейцарии, Австрии, где встретил свою будущую жену Элизабет Шарлотту Юнкер. В семье родились пятеро девочек – Алиса Гортензия, Марселла Луиза, Ирмгардт Амалия, Ольга София, Вера Елизавета — когда профессора философии пригласил в Россию первый нарком просвещения Анатолий Луначарский. Семья поселилась в Москве, в Староконюшенном переулке, а вскоре Юлий Федорович (здесь профессора называли на русский манер) построил большой дом на Клязьме. Практически не зная языка, девочки пошли в русскую школу.
Спустя несколько лет, Алиса поступила на исторический факультет МГУ, Марселлу приняли в институт иностранных языков на французский факультет, Ирма поступила в художественный институт, Оля и Вера учились в музыкальном техникуме.
«Американский шпион»
Профессор Юлий Геккер всячески идеализировал Октябрьскую революцию, подводя философскую основу под всевозможные перегибы и перекосы, даже когда ему запретили выступать с лекциями. Жена просила вернуться в Европу. Сначала он наотрез отказывался, а потом было поздно…
В феврале 1938 года Юлия Геккера арестовали как «шпиона в пользу американского империализма». Следствие было быстрым, решение суда безаппеляционным — расстрел. 27 апреля на «Коммунарке» приговор привели в исполнение.
«Ночью пятого апреля в дом прибыли сотрудники НКВД с ордером на арест мамы. Ей предложили одеться и скомандовали: „Выходите!“ На нижних ступеньках мама остановилась, оглянулась, не понимая, что происходит. Она вся сгорбилась, вдруг стала маленькой, шагнув в темноту…».
Ирму, не признавшую отца врагом народа, исключили из комсомола, но в художественном институте оставили. Она закончила пятый курс в мастерской Александра Осьмеркина. «22 июня началась война. Я внутренне готовилась ехать на фронт. В один из дней нам раздали анкеты, где надо было указать национальность. Я честно написала „немка“, мне сразу сказали: „Больше не приходите!“ Разорвалась последняя связь с институтом. В это время в Третьяковской галерее объявили прием работ на выставку „Вторая Отечественная война“. Я загрунтовала холст, начала писать картину „Студенты под Можайском“. Там наши студенты копали противотанковые рвы для защиты Москвы. Через неделю я уже увезла картину и сдала в Третьяковку. Лет десять спустя узнала, что она экспонировалась».
«На каникулах я поехала в „Ухтопечлаг“ Коми АССР, повезла продукты маме. Её привели, она улыбалась беззубым ртом — цинга, а у меня градом бежали слезы…».
Одна статья на всех
Вскоре настал черед сестер Геккер.
«10 сентября утром к дому на Клязьме подъехали два автомобиля. Дома были Марселла с шестимесячным Алешей, Вера и я. Нас доставили на Петровку. Немного погодя привезли из школы Алису. Почти до вечера допрашивали всех по отдельности. Вечером неожиданно отпустили Марселлу с маленьким сыном, их вывели через черный ход и сказали больше никогда не появляться в Москве. Остальных отправили в женскую Новинскую тюрьму на Садовом кольце. Первое время арестованные жили одной надеждой, что их выпустят, что произошла чудовищная ошибка, ведь они не виноваты. Но выводили только на допрос, а потом возвращали в камеру, которые все время пополнялись. Однажды подняли всех среди ночи, стали выводить и сажать в железнодорожные вагоны, набивая их до отказа. Уже на рассвете двери закрыли, стало тихо. Когда поезд тронулся, все зарыдали, прощаясь с Москвой. Состав уходил на Восток. Время от времени состав останавливался. Охранники закатывали бочку воды, раздавали хлеб и кусочки сушеной рыбы — это был завтрак, обед и ужин. На 24-е сутки поезд прибыл во Фрунзе (Киргизия). Потянулась долгая зима, началась эпидемия тифа». Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, просто не сойти с ума, женщины пытались найти себе хоть какое-нибудь занятие. Одни распускали на нитки изношенные чулки и вязали кофты. Роль спиц выполняли обглоданные щепки, концы которых полировали ушной серой. Курильщикам выдавали махорку и бумагу, она и стала основой первых рисунков Ирмы Геккер. Глядя в зарешеченное окно, она рисовала склоны Тянь-Шаня, а потом сцены барачной жизни.
Ирму Геккер осудили на пять лет — статья 58, часть 2, пункт 10 (антисоветская агитация). Сестры тоже получили по пять лет. За зиму Ирма настолько ослабла, что, когда формировался этап в Сибирь, конвой её не хотел брать – не выживет. В долгой дороге до Мариинска спас, как ни странно, начальник поезда. Он принёс фуражку зеленых яблок, приказал жевать, но глотать только сок. А потом заставил конвойных приносить горячий чай с сахаром.
Творчество особого режима
На территории Мариинского пересыльного пункта Сиблага НКВД работали художественные мастерские, которыми заведовал Анатолий Должанский. Ему нужны были мастера, поэтому осужденную Геккер оставили здесь, первым делом отправив в больницу, а потом в барак. В распредлагере оставляли представителей интеллигенции – художников, музыкантов, которые просто не выжили бы на лесосеке. Здесь отбывала срок почти вся труппа Минского театра опера и балета…
Ирма Геккер рисовала портреты жен начальствующего состава лагеря, оформляла сцену клуба, считая, что ей повезло – осталась жива и занималась своим делом.
«Однажды в мастерскую зашел молодой человек в полувоенной форме, такую носили вольные работники лагерей. Шевелюра светлых волос, зеленые глаза. Это был бригадир столярки и кузницы Сергей Худяков. Впоследствии он неоднократно приходил, садился в уголке и наблюдал за моей работой». Будущий муж Ирмы Геккер отбывал срок по уголовной статье. Работать на лесосеке или пилораме ему не позволяла инвалидность – в детстве Сергей лишился одной кисти, пытаясь разобрать случайно найденный патрон. Впрочем, серьезная травма не помешала заработать срок и кличку – Сережка Рука.
«В лагерь стали приходить с фронта вагоны, набитые одеждой, которую сняли с убитых. Гимнастёрки кипятили, красили, штопали дыры и отправляли на фронт. Наступили сильные морозы. Сережа узнал, что к нам с Севера идет этап нетрудоспособных. Я ждала особенно — ведь среди них мог быть папа. Прибыли ходячие, затем сани, заваленные телами-скелетами. Умерших регулярно вывозили за территорию лагеря. Однажды под трупами спрятались, а потом бежали два уголовника. После этого на вахте поставили человека, который бил деревянным молотом по голове каждого покойника…»
С Верой — в будущее
Комиссия по досрочному освобождению заключенных рассматривала в первую очередь дела уголовников, которые в отличие от политических знали, за что отбывают срок.
Сергея освободили, а Ирме Геккер оставалось сидеть еще три года, хотя она, имея «Книжку отличника», тайком надеялась на это. Особое удостоверение позволяло узнику Сиблага получать улучшенное питание, возможность читать газеты, занимать первый ряд в клубе — много чего, кроме досрочного освобождения. Антисоветская статья перевешивала все аргументы.
«После пеллагры, перенесенной в начале заключения, доктор сказал, что у меня никогда не будет детей, но после отъезда Сергея я узнала, что у меня будет ребенок!!! Дочка родилась 22 сентября. Помню, проснулась после наркоза, медсестра поднесла ребенка и говорит: „Девочка у тебя“. А я кричу: „Верочка!“. В лагерных яслях было очень холодно, замерзала даже вода в бутылочках, из которых кормили малышей. Вскоре за дочкой с воли приехал Сергей».
Только через год с лишним, в сентябре 46-го Ирме Юльевне удалось уехать к мужу и дочери в Кемеровскую область. Въезд в крупные города ей был запрещен. Сергей Алексеевич работал на лесоучастке в Горной Шории.
После смерти «отца народов» поселенцам разрешили перебраться в Иркутск. Ирма Юльевна преподавала в художественном училище вместе с Аркадием Вычугжаниным, Борисом Лебединским, Глебом Богдановым. Сестра Вера после освобождения организовала для детей гидростроителей музыкальную школу.
В 1954 году ссыльные получили паспорта. Вскоре пришло сообщение, что постановление об обвинении Ирмы Юльевны Геккер отменено и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Через пять лет семья переехала в поселок Монды. Ирма Юльевна работала чертежницей, ходила с геологами в маршруты, в школе учила детей рисованию. Геологи помогли организовать несколько выставок в Иркутске и Улан-Удэ, но в Союз художников её всё равно не приняли.
Все краски Байкала
В 1972 году Ирма Юльевна и Сергей Алексеевич уехали в Максимиху. В это время зародился альбом «Байкал. Баргузинский залив. Времена года». Художница попыталась издать альбом, но технически это было сложно, а идеологически — невозможно. Поэтому при первой же возможности автор отдала работы ученому – лимнологу Вильямсу из Колумбийского университета, в котором когда-то преподавал ее отец. Отдала просто так, полагаясь на порядочность американца, не взяв расписки, не составив опись, да что там, — не записав даже полных данных ученого! Просто Вильямс и всё.
Уже после того, как Ирмы Юльевны не стало, выяснилось, что Вильямс пытался собрать деньги на издание альбома, но не получилось. Удалось лишь организовать выставку. Работы вернули домой с помощью иркутских ученых, работавших в Америке. Это чудо случилось незадолго до того, как акварели собирались сдать в архив университета.
Спустя еще несколько лет акварели вернулись в Максимиху, уже — в «Галерею Ирма».
— Дебютная выставка большого проекта состоялась в Иркутске, в галерее Анны Городюк, а затем работы обосновались на своей малой родине на берегу Байкала. Домика, в котором жила Ирма Юльевна, уже, к сожалению, нет, поэтому мы решили организовать арт-пространство с постоянной экспозицией, — рассказывает инициатор проекта Игорь Холодов. — Работы планируем менять, потому что у художницы большое наследие. Готов к показу акварельный альбом «Восточный Саян», сохранилось много графических работ. Выставка – анонс также пройдет в галерее Ани Городюк.
Многие спрашивают, какая связь между Иркутском и Максимихой? Во-первых, в Иркутске живут ученики Ирмы Юльевны, здесь она преподавала, в Бурятии жила и работала. Во-вторых, мы не делим Байкал на правый и левый берег, он у нас один, и работы Ирмы Юльевны тому подтверждение.
Борис Слепнёв, специально для IRK.ru
Фото автора
Борис Слепнёв, специально для IRK.ru
Дайте почитать это сталинисту и нелюбителю Солженицына Иванычу!