Портрет добровольца. Разговоры в пути

Отправление – днем от здания на Чкалова, где располагается Иркутское отделение Союза десантников. Вячеслав Лесин, председатель Иркутской областной общественной организации ветеранов «Союз десантников», вручает подарки на память. Совместное фото – и пора ехать. Все обнимаются. Так странно, что это не в кино, а по-настоящему.

Сейчас не время и не место для интервью, поэтому я попросила разрешения доехать вместе с бойцами до Улан-Удэ – поговорим по дороге. В столице Бурятии дислоцируется 11-я отдельная гвардейская десантно-штурмовая бригада, где добровольцы будут дожидаться отправки: сначала самолетом, а потом автомобильным транспортом к месту боевых действий. Возраст – от 21 года до 53 лет. Старше всех – Леонид, он прошел Афганистан, и остальные уважительно называют его «командир». На нем тельняшка и голубой берет. У Василия Шукшина в книге «Живет такой парень» про главного героя Пашку говорят: «Шебутной парень В армии с такими хорошо». Леонид как раз такой.

Десантников – трое на десять отъезжающих, но именно вокруг них и сплотилось это сообщество. Старшие понимают, что именно сейчас, по дороге, начинается преобразование разношерстного поначалу объединения в коллектив. Потом эта общность поможет в бою – если удастся не разделиться. Конечно, бойцы хотят и дальше по возможности держаться вместе.

Признаться, я думала, что это будет выглядеть совсем иначе: тяжелые мысли, осознание опасности… Да, в фильмах на войну ехали весело, с гармошками, но ведь это в кино.

А сейчас едут с гитарой. Может, и были бы тяжелые мысли, если бы ехали по одному. Но их не зря собрали вместе. Да, они осознают, куда едут, но никто не говорит об этом – накручивать себя не стоит. Успокаивает еще вот что: ребята из Союза десантников рассказали, что их друзья, те, кто ушел добровольцами еще весной, все живы-здоровы. Полученные в армии навыки помогают им.

Посреди дороги – остановка в кафе, чтобы поесть позы на берегах Байкала. Ребята выходят.

— Опять зимой… – говорит кто-то.

— Вы взяли с собой верблюжьи носки и термобелье? – спрашиваю я.

— Да, вот именно это и взяли.

Наш сибирский пейзаж, заснеженные избы. После отъезда ребята его не скоро увидят. Минимальный срок службы по контракту – полгода, но если боевая задача потребует дальнейшего присутствия, то домой никто не поедет, будут служить сколько надо. Поэтому никто не может сказать близким, когда ждать возвращения. После позной разговор пошел веселее, но и про главную цель поездки я не забыла. Сейчас самое время поговорить.

Юрий, 26 лет:

— Я родом из поселка Усть-Ордынский. Учился в первой школе, после этого в ИСХИ, изучал землеустройство и кадастры. С детства занимался вольной борьбой, гиревым спортом. В двадцать лет ушел в армию, служил в спецназе ГРУ. Сам туда попросился. Отбор там строгий очень. Главное требование – психологическая устойчивость. Я не вспыльчивый. Отслужил срочную, а потом еще по контракту в 2018-м году служил в Хабаровске. Мы должны были лететь в Сирию, но у меня не получилось по здоровью: сделали операцию и комиссовали. Когда началась спецоперация, я понимал, что скоро пойду. До этого старался больше с домашними побыть. Родители, брат младший, сестра, племянник… Мама принимает мое решение. Но, конечно, она бы не хотела. Жены у меня еще нет, есть девушка. Она тоже приняла. Отец поддержал. Сказал на прощание: «Будь аккуратен, мы тебя ждем».

Почему было принято такое решение – ехать?

— Настрой был такой, потому что много моих друзей, моих сослуживцев, с кем я служил срочную и потом по контракту, сейчас на Украине. И они есть среди погибших. Поэтому не могу я отсиживаться. Вот конкретно мои побуждения таковы: чтобы война не пришла в мой дом. Лучше там буду служить, чем здесь. Я обычно отмалчиваюсь, когда мне говорят: «Зачем ты туда едешь?» Это мое решение. Мы там нужны. Потому что мы освобождаем землю, где мирные люди много лет живут под обстрелами. Я на связи с теми, кто уже там. Они мне заранее кое-что советовали. Сказали похудеть! (смеется). И… Не паниковать – самое главное. Слушать команды. Командир же есть – человек, который ведет.

Чего нельзя допускать?

— Паники. Если уж решил для себя идти, вот тогда уже до последнего. И ненависть не нужна. Она вредит.

Игорь, 34 года:

— Я родился 24 ноября 1987 года. Юбилей скоро. Родился в Иркутске, прожил там три года. А потом моя семья вернулась в село Еланцы Ольхонского района, откуда мои родители, они пожили в Иркутске и вернулись к своим корням. В Еланцах я провел детство, юность. Занимался спортом – рукопашным боем, имею первый взрослый разряд. По Ольхонскому району всегда брал первое место, в областных соревнованиях участвовал. Опыт в армии – срочная служба 2008-2009. Служил в автобате, старший водитель-механик. Сейчас живу в Иркутске. Со времени службы в армии прошло 13 лет, но я сейчас в нормальной форме. Физически я себя чувствую на «четыре плюсом», в спортзал хожу. В последнее время работа вахтой. Почему решил ехать? Я был на работе в Якутии, мне звонит друг Алексей и говорит: «Меня призвали». По мобилизации, в сентябре. Я сам уже думал об этом и раньше. Спецоперация идет уже полгода, и я думал: если меня призовут, я по-любому пойду. Страха не было, и до сих пор его нет. Есть неизвестность – вот это: куда, как сейчас? Это же все не так просто. Я не знаю, как поведу себя в бою, потому что в такой ситуации не был, когда пули свистят и все такое. Но думаю, что справлюсь. Мои дедушка и бабушка воевали. Дед разведчик, прошел всю войну, в 1939 году ушел и до 1946 года воевал. Бабушка в боевом охранении аэропорта была. Ордена, медали. Это патриотическое воспитание у меня с детства.

Очень надеюсь, что нас, кто сейчас едет вместе, не «разбросают». Вот едет мой друг Алексей – тот самый, мы с ним с детства вместе. А вот парень молодой совсем, из нашей деревни. А я его там даже не видел! Хотя отца его хорошо знаю, и поселок-то небольшой, а вот ни разу не пересекались. Хорошо, если мы и дальше будем вместе.

Осознание своей правоты – как его сформировать, откуда оно берется?

— Был такой человек – Сергей Бодров. И он сказал однажды: «Если твоя страна воюет с кем-то – то как минимум плохо об этом говорить нельзя. Потому что это твоя страна». Да, любая война – это продолжение политики. И то, что сейчас идет, спецоперация на Украине, – это тоже политика. Но я понимаю, что сейчас наши парни там находятся, группировка небольшая, и им надо помогать. А если будут все бежать за границу, как сейчас во время мобилизации – в Казахстан побежали, в Монголию, в Грузию, – я их не понимаю. Ну, призвали – будь мужиком.

Евгений, 43 года:

— Я родом из Ольхонского района, сейчас живу с семьей в Еланцах. А родился в Онгурене, там окончил девять классов. Потом учился в Северобайкальске: у меня там друзья; для меня север – это родное, намного ближе, чем Иркутск. В Северобайкальске окончил СПТУ-19, выучился на газоэлектросварщика. В 1997 году я был призван в армию, но у меня не получилось вовремя уехать, потому что выехать из Северобайкальска в декабре нельзя было: водный транспорт уже не ходит, автомобильный не ходит. Вот я ждал, пока все это дело замерзнет, а меня тем временем объявили в розыск. Только в феврале, когда замерз Байкал, я смог приехать в военкомат. А мне говорят: «Похоже, Вы сейчас в тюрьму сядете! Вы избегаете армии». Я говорю: «Интересно! Я не избегаю, отправляйте меня, в самые войска, где пожарче». Предложили в пограничные, я говорю: «А там достаточно жарко? В ВДВ же покруче?» Предлагали в спецназ ГРУ, но я выбрал десант. Здоровье есть, спортивный опыт – я занимался армейским рукопашным боем. Есть навыки выживания на природе, ориентирования на местности.

У вас были трудные случаи выживания на природе?

— Конечно. Однажды в 1997 году, мне было лет шестнадцать… Декабрь месяц. Ветер, шторм. Мы с одноклассником на маленькой лодке – на обычной рыбацкой. Мы рыбачили, жили ведь за счет рыбы. И вот ветер подул прямо такой, что я сказать не могу, это надо было видеть. Мы выкинули из лодки рыбу, даже сети! А для рыбака сети – это всё: сам, своими руками их садишь. Но сети выкинули. Волна захлестывала. Я стоял, закрывал товарища своего, чтобы водяная пыль на него не так летела. А он за румпелем сидел. До берега маленько не дошли, нас захлестнуло волной. Мы уже обледеневшие оба, как статуи. Как памятники. Пошевелиться не можем. Хорошо – нас ребята на другой лодке увидели, зацепили, дотащили до берега. Потом довели до зимовья, налили спирту, растирали спиртом. Полчаса мы в себя приходили.

Второй случай – в апреле, еще стоял лед. Я поехал на нерповку на мотоцикле и провалился в нерпичью дыру. У меня штанина за мотоцикл зацепилась. А это середина Байкала, глубина огромная. И меня мотоцикл потащил туда, метра на три я ушел в глубину. Но получилось отцепить штанину и выбраться. И потом пришлось до берега идти километров тридцать пешком. Я то шел, то бежал, чтобы не замерзнуть. Всего я семь раз тонул.

Расскажите, как проходила служба в армии.

— Служил я в той же 11-й бригаде, куда мы сейчас едем. Это был 1999 год, шла вторая чеченская. Нас к ней готовили, но мы не принимали участия в военных действиях. Потому что пришел приказ: дембельский состав, которому осталось 3-4 месяца до дома, не отправлять.

Интересно, конечно: готовили-готовили – и не отправлять! Отправили молодых. Вообще, ВДВ по сравнению с обычной службой – это как такое высшее образование. Навыки я там получил обалденные, но я считаю, что для элитных войск два года – это мало. Три года было бы вообще замечательно. А главное там – это братство Вот мы сейчас едем – нас, десантников, не так много, но мы нашу группу сплотили с самого начала. Мы все из Иркутской области, и уже уверены, что друг другу спину прикроем. Это однозначно. Тем более у тех, кто живет на Байкале, характер совсем другой. Вы это и сами прекрасно знаете. И у нас такая местная политика – всегда помогать друг другу. Не только себе и близким, но и вообще тому, кому сейчас тяжело. В жизни сейчас это давно потеряно. Вот у нас в глубинке еще осталось – мы друг другу помогаем, и можем просто горы свернуть… Пришел я из армии, работал в лесхозе. Меня взяли на деляну, обучили на тракторе ездить. Как это называется, когда от природы человек все может? Я не учился толком, но ремонтирую любую технику. Самородок, да.

Когда началась спецоперация, как Вы это восприняли?

— Первая мысль – зачем политика это делает? Я уже взрослый человек, слежу за новостями, и понимаю, что происходит. Сейчас еду главным образом из-за них, ребятишек. Вот это мой брат, а это – племянник. Вот ему всего 21 год, он буквально только пришел из армии. Хочу в первую очередь поддержать молодых ребят и чему-то их научить. То, что идет сейчас, – еще хлеще, чем Чечня, потому что сейчас работает другая техника. Я еду подготовленным, и я хочу вернуться живым домой. У меня есть навыки. Я соображаю в технике, умею очень хорошо стрелять – с детства охотник, и у меня отец охотник. Мы охотились на белку, на нерпу. Я даже с собой везу нерпичий жир. Он лечебный, помогает от бронхита, воспаления легких.

Что еще везете с собой?

— Нож. У нас в Онгурене все таскают ножи на поясе. Для человека, который живет с природой, нож – это первый спаситель. Вот зимой ты едешь по Байкалу на машине или на мотоцикле, провалился – машина уходит, а ты, чтобы когти не ломать на руках, достаешь ножик и ножом выгребаешь, цепляешься и выкарабкиваешься на лед. В лесу могут быть встречи со зверем. С медведем мне встречаться приходилось. Здоровый такой был, примерно пятигодовалый. Но я с ружьем был. «Все, - говорю, - иди своей дорогой, а я пойду своей». Мы с ним постояли друг напротив друга и разошлись.

Семья у вас есть?

— Да, есть жена, две дочери, сын и еще приемный сын. Старшей дочери двадцать три, сыну четыре.

Психологически сложно идти?

— Да. Психологически сложно то, что тут ситуация… она в любом случае так сложится: что будет человек стоять с оружием, и я буду стоять с оружием. Вот выбор: либо он меня, либо я его. Сложно еще вот что. Мы идем освобождать другие земли, а я сам местный житель, мне 43 года, и у меня нету своего куска земли. От моих родителей мне достался участок в местности Зама, это недалеко от Онгурена. Там есть мыс Арал, где самый большой на Байкале грот, 37 метров глубиной, там бывает очень много туристов. У меня есть право собственности на этот участок, но я не могу его оформить: национальный парк не позволяет. Вот я домой приеду – и хочу решить этот вопрос. Не знаю, как, но я его решу, все равно, и построю себе там дом. Потому что это от моих предков осталось. Мне хотелось сказать: у себя, на своей земле, нам тоже надо навести порядок.

Леонид, 53 года:

— Я родился 14 февраля 1969 года в Саратове. В Иркутск приехал в гости в 2002 году, тут и остался. Мой дед воевал, был танкист, в Польше горел в танке. В 1988 году я пошел служить срочную, комсомольско-ленинский набор. Тогда сказали: «Есть набор в стройбат и в ВДВ. Пострижешься – пойдешь в десант». Я тогда играл в ансамбле на гитаре. Дядька меня постриг за рубль и направил в ВДВ. Я занимался спортом: боксом, борьбой. Когда в 2022 году началась спецоперация, я еще в феврале хотел пойти. Понимал, что не сегодня-завтра все равно придется. А потому что никто, кроме нас. Есть жена, дети. Сыну двенадцать лет. Как жена восприняла? Два дня поплакала, потом все прошло.

Вы ведь еще Афганистан застали?

— Да, полгода там был. Я попал в учебный центр «Герань», Азербайджанская ССР. Двадцать один день в «учебке», потом Баграм – это военный аэродром в Афганистане. Я служил в 345-м полку, у нас был артиллерийский дивизион, это охрана аэродрома по периметру. Мы уничтожали цели, если была опасность для аэродрома.

Почему спустя столько лет решили опять вернуться к службе? Выбор был сложным?

— Во-первых, я принимаю решения быстро. Решил поехать – поехал. Сказал, что пойду – пойду. Я своему слову хозяин. И никто не переубедит. Сейчас Родина сказала «надо» – значит, надо. Мы же в России живем. Я гражданин Российской Федерации. А во-вторых, прятаться не привык. Возраст не помеха. Хотя мне говорили знакомые: «Ты что, дурак? Куда ты собрался? Надумал под старость лет. Тебе отдыхать пора». Но видите, молодежь какая едет. А кто ее должен воспитывать? Вы думаете, они сами там чему-то научатся? Может, и да. Но это времени потребует гораздо больше. Даже вот то, что мы собрались, подали заявление в один день и едем вместе – это тоже надо было организовать. И этот костяк надо собрать, за ним посмотреть, какой-то толчок придать – оптимизма и все такое. Вот сейчас они едут с песнями. А если поодиночке – будут сидеть с опущенной головой.

Кто из героев фильмов является для Вас примером?

— Фильм «Офицеры» смотрели? Вот главный герой, которого играл Василий Лановой. Даже не женился! Потому что времени не было. Это же надо настолько посвятить себя делу. Вот так надо жить!

Нынешняя молодежь – какая она?

— Во многом «мамины дети». Кого сейчас спроси: молоток в руках держал, топор держал? Многие даже не знают, что такое турник. Разве что деревенские. Почему сейчас и «выгребают» деревни, села. Кто безотказный, как трехлинейка. Им главное – умных, здравых командиров, которые приведут их к победе, а не к поражению.

Какой вы человек?

— Можно грубо выразиться? Я… Противный. Вредный, дотошный. Сейчас мы едем, все разные. Но приедем на плац – будет все по-другому. Ты приехал в часть – будь добр вести себя по-военному. Есть командир – ты ему должен подчиняться.

Вот говорят – приказы не обсуждаются. А если он не совсем правильный? Информация у командира может быть устаревшей, неполной, неверной.

— У меня был командир, который никогда не слушал командира дивизиона, а принимал решения самостоятельно. И все эти решения были правильными. А если бы действовал по приказу, это привело бы к гибели людей. Бывает, что у человека замыленный взгляд, или он сидит в кресле, в кабинете. А те, кто на передовой, лучше знают, что происходит. Старший командир может приказать, а младший может приказ изменить. И в зависимости от каждого принятого решения он будет нести ответственность. Вопросов нет! Да, мне сказали, но я принял свое решение. Если оно окажется правильным – значит, похвалят. Если нет – я понесу ответственность. Все просто.

Что должно быть в голове у человека, чтобы он ехал не через силу, а с верой в сердце?

— Давайте вспомним те же 80-е. Нам же Родина не приказывала. Но мы уже восемнадцатилетними пацанами хотели в Афганистан. Писали заявления. Даже знали, что там опасно. Но мы же хотели туда!

А сейчас хотят быть модными блогерами: быстрая и безопасная слава. Разучились люди в борьбе добывать свой хлеб.

— Если всю жизнь мама с папой кормили – зачем добывать? Телефон купили – уже хорошо. Это же все начинается с детства, с морального воспитания. Показывать фильмы правильные, «Илью Муромца». Мы подростками тоже смотрели все эти фильмы, «В зоне особого внимания», например. Это патриотизм. Вот посмотрите на этих людей, которые сейчас едут с нами. У них есть семьи, у многих свой бизнес, у меня тоже. Им есть что терять. А те, кто выбрал другое, уже в Грузии, в Казахстане. А что они потом детям-то своим будут рассказывать? Что нужно было идти служить, а я сбежал, прикинь? Я такой классный парень! Так надо говорить, да?

У тех, кто сбежал, есть свое объяснение: они против того, что происходит.

— Тут я скажу вот что. Еще ни один человек не пришел с войны полностью здоровым. Кто-то раненый, кто-то контуженный, и даже если здоров физически, то в любом случае психология меняется. И те, кто придет, будут настроены против тех, кто бегал и прятался. Вот и все. Пусть прячутся – хоть где. Главное – чтобы государство потом не расценивало нас как преступников. Потому что есть такой стереотип: если ты был в «горячей точке» – значит, можешь убить. И любую статью тебе могут «припечатать». Когда мы нужны – то психология одна. Когда мы не нужны – психология другая. Так вот, важно, чтобы она не менялась со временем! Когда люди оттуда возвращаются, их начинают рассматривать как психически нездоровых. А вот этого делать не должны. Вот об этом вы и напишите! Скоро же начнут возвращаться. Реабилитационные центры – их на всех не хватит. Нужны совсем другие средства, чтобы человеку полностью голову «перепрошить» после возвращения. Сколько таких пришло из Афганистана, из Чечни. Говорят: да он адекватный, вменяемый. Права есть – значит, здоров. А то, что у человека после возвращения оттуда может быть состояние аффекта, – у нас никто ничего не говорит. Все, тюрьма – твой дом.

Эта тема болезненная для вас?

— Да. У меня очень много знакомых в такой ситуации оказалось. У человека «перемкнуло» что-то, он нарушил. А его наказывают потом либо показательно, либо просто не рассматривают, что человек там был. А сейчас, представляете, сколько таких придет? А сколько там уже было… И вот каждый придет оттуда. Будут ли этот вопрос рассматривать? Вот об этом напишите. Это важно.

Алексей, 32 года:

— Я из деревни Еланцы, Ольхонский район. Мой армейский опыт – год срочной службы в танковых войсках в 2008-2009 году, водитель-механик. Сейчас иду водителем-механиком боевой машины десанта. Все, что могу, все, что от меня зависит, постараюсь сделать. Почему я решил ехать? Причин можно найти несколько. Самая главная – это, конечно, наша страна. Наши деды воевали. Меня назвали в честь прадеда, который дошел до Берлина и всегда был против нацистов, фашизма. И в наше время это цветет на Украине. Мы не можем сейчас остаться в стороне, сидеть молча и смотреть на все через экраны телевизоров. Мы должны, обязаны быть там. Это же не придумано, что люди ходят со свастикой. И это не сегодня взялось. Воспитание нацизма на Украине – этому не год, не два. И даже не в 2014 году началось, когда Крым был присоединен к России. Уже 25 лет как выросло это поколение нацистов. Наши деды чуть-чуть их не додавили, не догнали. И сейчас, в 2022 году, мы это видим.

Страшно?

— Только дураки не боятся. Страшно, конечно, и есть что терять. У меня есть семья, дети, сыну 14 лет, дочке 10 месяцев. Но я считаю, что лучше детям пример показать. Сын горд за меня и знает, кто у него отец, как и почему он себя ведет. И когда будут уроки истории, наши дети будут знать, что их отцы это прошли, и гордиться.

Что за люди такие – добровольцы? Откуда это берется – готовность рисковать?

— Их на самом деле мало сейчас. Общество в наше время такое, что людям проще отсидеться, чем взять автомат и идти. На самом деле это обидно: что много кто бежит за границу и прячется. Мы не той крови. Мы деревенские, знаем и суть жизни, и смысл. И мы готовы.

Есть ли проблема морального выбора?

— Нацизм там на самом деле процветает. И мы выступаем не столько против братского народа, сколько против наемников из разных стран. Каждая война – это политика. А наше дело простое – стоять за страну, защищать свои семьи, детей; мы – солдаты.

На кого-то из исторических героев ты бы хотел равняться?

— Я бы хотел, чтобы равнялись на нас. И надо, чтобы для наших детей и внуков мы были образцом. Как для нас наши прадеды.

Сейчас любят говорить: нет нынче мужиков, измельчали. Вот и пришло время проверить.

- Со стороны виднее, наверное. И нам, кто идет на серьезные поступки ради страны, тоже стыдно видеть, как наши друзья и соседи бегут. Ладно, если семью забрал, а то ведь некоторые и семьи бросают. И думают отсидеться, а потом спокойно прийти и опять на 23 февраля поднимать рюмки со всеми вместе. Но на самом деле так ведь и раньше было. И в 1941 году такие люди были. Без них не с кем было бы сравнивать нормальных мужиков. Такие люди всегда должны быть, пусть они бегут. Но их должно быть поменьше, чем сейчас во время спецоперации. Да, поначалу была растерянность и непонимание. Когда мобилизованные пошли, почти всех это коснулось: или знакомый, или родственник там. И люди уже начали сплачиваться. Это заметно на самом деле. Я думаю, что все будет хорошо. Какой бы ценой это ни далось – но это будет.

Ника Песчинская, специально для IRK.ru
Иллюстрации Ивана Унгура

Ника Песчинская, специально для IRK.ru