«Мы не рабы, рабы немы», — говорили коммунисты, ликвидируя всеобщую безграмотность населения. И были правы: во всяком случае, главный герой последнего фильма Квентина Тарантино «Джанго освобожденный», выдавливая из себя с каждой пистолетной обоймой раба по пуле, становится значительнее более разговорчивым к концу фильма. Что характерно, совсем не к месту: когда говорят пушки, ниггер может и помолчать. А вот когда говорят белые, он просто не может не молчать.
И что со всем этим как-бы-ксенофобским винегретом делать, зрителям немножко неясно: то ли согласиться с катастрофически неполиткорректными тезисами — потому что весь фильм немые (в том числе, и в буквальном смысле, вследствие изъятия языка) черные рабы даже не помышляют о том, что их численное превосходство, хотя бы и в отдельно взятой усадьбе, дает возможность устроить ад на земле… то есть установить демократию и равноправие. То ли ужаснуться тому, что какие-то полтора века назад людьми, лишь на основании иного цвета кожи, свободно торговали и вообще делали с ними самые неприятные вещи скуки от — Салтычиха позеленела бы от зависти к изобретательности тоскующих американских помещиков. То ли перестать искать в фильме Квентина Тарантино смысл там, где режиссер просто наслаждается картинкой, рубиловом и своеобразным юмором диалогов.
По-моему, товарищ режиссер именно такой путь нам и предлагает: первые два этапа могут меняться местами, но ближе к концу вы неизбежно воскликнете «да задолбали» и с облегчением дождетесь финальной массякры в лучших традициях кровавой бани Kill Bill style.
Тарантино можно — и нужно — уважать, как минимум, за то, что он собственным примером показывает, как в современном искусстве нарушение норм общественной морали может не являться самоцелью, а предлагать из акта социокультурного вандализма осмысленный вывод. В немыслимо политкорректной Америке, как написали многие рецензенты и кинокритики, только самим черным разрешается называть друг друга «ниггерами». Смачно плюнув на неписанный закон, Квентин Тарантино не пытается играть в Эминема — он просто сделал, что считал нужным, для того чтобы годами вдалбливаемое табу от частотности употребления запрещенного слова на единицу экранного времени потеряло свою силу — и зритель, мучительно отскребая после сеанса попокорновую шелуху с дёсен, может быть, задумался о природе этого табу: censored потому что оскорбительно или потому, что 44-й президент США «очень загорелый», а общественная мораль под давлением политиков, фору дающих любой проститутке в борьбе за клиента, превратила бытовое обзывательство в преступление, наказываемое похлеще иных традиционных уголовных деяний?
И если словом можно убить, как считал советский поэт, то это должны быть слова «я насчитал два пистолета». Все остальные речи, включая прекрасный спич прекрасного ДиКаприо про врожденную склонность черных к покорности, все равно остаются прелюдией к битве, где цвет кожи — лишь предлог, а любая склонность быстро исправляется на «прирожденность к убийству», которая ставит собственные требы повыше цеховой солидарности и расовой идентичности. В конце концов, Тарантино показывает себя романтиком похлеще поклонников советского «Курьера»: любовь все преодолеет, а природные таланты к мордобитию и быстрострелянию верные ей помощники.
Можно по косточкам — иногда в буквальном смысле — разбирать «Джанго» в плане стилистики: поклонники вестернов и просто нудные критики за это уже принялись. Можно искать цитаты и самоцитаты, аллюзии и заимствования, которые лишь подтвердят даже не энциклопедическое, а какое-то всеобъемлющее знание Тарантино американского, да и западного кинематографа в целом. Или можно отрешиться от своего собственного багажа и попытаться посмотреть «Джанго освобожденного» без отсылок и референций. Вот тогда получится, наверное, самый объективный и самый, пожалуй, страшный результат: потому как банальная история любви разбивается о не менее банальную историю немотивированной злобы, а из осколков складывается зеркало, многократно отражающее изначальное насилие и превращающее его из инструмента (что само по себе противно «человеку гуманному») в самодостаточную систему.
Остается только радоваться хотя бы тому, что, в отличие от некоторых европейских коллег, Квентин Тарантино показывает людям их собственную неприглядную суть весело, с огоньком и изобретательностью. К черту экзистенциальные проблемы: стреляй, ниггер!
