«Он бил меня ногами по лицу, а потом прыгнул на грудь»

В статье содержатся описания сцен насилия (18+)

Рите двадцать один год, у нее длинные светлые волосы и красивые голубые глаза. Девушка пережила голодное детство, двухмесячную кому, о чем не дает забыть шрам на шее после трахеостомы, избиения сожителем и потерю ребенка. Первый раз вместе с младшей сестрой она оказалась в казенном учреждении в одиннадцать лет. Дважды родители забирали их — в частный дом без воды и отопления, но потом девочек все равно возвращали в детдом.

Девушка рассказывает свою историю легко, иногда шутит и смеется, но через десять минут общения становится ясно: улыбка — это защитная реакция, за которой скрываются боль от пережитого и обида на родителей. Рядом на полу играет двухлетняя дочка Риты. Иногда она замолкает и смотрит на девочку. Девушка очень хочет стать для малышки хорошей мамой, но она только сейчас начинает понимать, что значит ею быть.

— Я не хочу, чтобы она видела, как меня бьют. Может, у нее будет нормальная жизнь. А вдруг она станет врачом или прокурором, — задумчиво говорит Рита и возвращается к своей истории.

***

До шести лет у меня было счастливое детство. У нас была еда, игрушки, одежда — мы ни в чем не нуждались. Помню бабушку, которая с нами жила. Она нас с сестрой очень любила и баловала. Знаете, у нас была обычная семья: мама и папа работали на железной дороге. Днем на работе, вечером с нами. А потом как-то резко все изменилось, и они начали пить по-черному.

Я помню свой последний счастливый день рождения, который мы отметили в кругу семьи. Мне тогда исполнилось шесть или семь лет. Мама пришла вечером с работы с пакетами еды. Были подарки, поздравления и торт. Больше мы вместе праздники не отмечали.

Своего жилья у нас не было: родители снимали небольшой частный дом в Ново-Ленино. Когда они стали пить, появились проблемы с оплатой, и нас выгнали. Когда мама с папой работали и были деньги, они платили за нормальное жилье, но когда уходили в запой, приходилось ночевать в заброшенных сараях или летних домиках без печки — всякое бывало. Но родителей это мало волновало: они напивались, дрались и засыпали. Иногда по несколько дней мы с сестрой были предоставлены сами себе.

Зимой было особенно тяжело жить в таких условиях. Чтобы не замерзнуть насмерть, мы надевали на себя все теплые вещи, укрывались одеялами, прижимались друг к другу и вот так сидели. Став постарше, я стала сама топить печь. Укутаю сестру, посажу на кровать и иду за дровами. Когда не было дров, собирала щепки. Сложнее было достать продукты — могли не есть целый день, иногда и дольше, только воду пили. Иногда ходили к маминой сестре, она нас жалела и кормила. Тетя пыталась разговаривать с родителями, но все было бесполезно.

Школу мы прогуливали. Нас не заставляли туда ходить, а нам нравилось ничего не делать: мы сидели в подъездах, лазили по гаражам. Из-за постоянных прогулов нас поставили на учет в комиссию по делам несовершеннолетних.

Первый раз нас с сестрой забрали в детский дом, когда мне было десять, а сестре — девять лет. Как оказалось, тетя сообщила опеке, что родители пьют, дома еды нет и нам нужна помощь. Я не виню ее за это, она хотела как лучше, а вот мама на нее до сих пор обижена.

Пока мы находились в интернате, родители навещали нас каждые выходные: приносили сладости, иногда подарки, говорили, что скоро мы снова будем жить вместе. Было видно, что они переживают и хотят нас вернуть. Родители, действительно, взяли себя в руки, сняли комнату в общежитии, перестали пить, устроились на работу, и через год нас им вернули. Они купили диван, кухонный гарнитур и двухъярусную кровать — это было особенно радостно, так как всю жизнь мы с сестрой спали вместе.

«Родители, когда напивались, всегда дрались. Поэтому я росла в полной уверенности, что это нормально, так у всех».

Родителей хватило ненадолго: вместе мы прожили чуть больше года. Вскоре они начали пить, и все стало по-прежнему. Мы опять перестали ходить в школу, а тете врали, что дома все хорошо. Помню, как однажды я ей сказала, что мама нажарила целую сковородку мяса, хотя мяса я не ела уже несколько месяцев.

И мы опять попали в детский дом. Сначала забрали сестру, а я убежала и спряталась. На тот момент мне исполнилось 13 лет, я начала курить и выпивать. Какое-то время жила у знакомой, но потом все-таки пришла в детский дом, так как переживала за сестру. Помню, как накануне подруги мне проводы устроили — хорошо так посидели. Родителей вскоре лишили родительских прав.

В интернате я познакомилась с Никитой, в которого влюбилась, знаете, до бабочек в животе. Мы начали встречаться. Мечтала, что после интерната мы будем жить вместе долго и счастливо.

В 16 лет, после девятого класса, меня отправили учиться в техникум на повара-кондитера в Усолье-Сибирское, так как в Иркутске нас, детдомовцев, не хотели брать на учебу. Там под опеку меня взяла женщина.

Живя в Усолье, я получила условный срок за кражу телефона. Тогда казалось, что я крутая, судимая, татуировки себе набила. Сейчас об этом очень сожалею. Мне нельзя было выезжать за пределы города, но я постоянно убегала из дома и ездила в Иркутск, чтобы повидаться со своим парнем. Потом и вовсе бросила учебу, чтобы жить вместе с ним. Тогда мне заменили условное наказание реальным сроком. Чтобы не сесть в тюрьму, стала скрываться.

Однажды, когда я осталась ночевать у подруги, позвонил Никита, по голосу поняла: он пьяный. Он попросил встретить его. Сначала я отказывалась, а потом все-таки вместе с подругой пошла за ним. Был январь. Очень холодно, а я ходила в летних кроссовках и легкой курточке — другой одежды не было. Мне очень хотелось побыстрее вернуться домой, а Никита, который был с приятелем, хотел еще выпить. Мы поругались, я ему что-то сказала, видимо, обидное, повернулась и пошла в сторону дома. Последнее, что помню, — это шаги за спиной и удар в лицо. То, что происходило после этого, знаю только со слов подруги.

«У меня остались самые теплые воспоминая о детском доме. Там было тепло, нас всегда кормили и о нас заботились».

Он схватил меня за волосы, резко рванул мою голову вниз и ударил коленом в лицо. Я упала на снег, и он начал меня пинать. Бил ногами по лицу и туловищу, а потом прыгнул на грудь, затем несколько раз ударил кулаком в лицо. Когда я перестала шевелиться, он понял, что натворил, и остановился.

Как рассказала мне подруга, она пыталась вызвать скорую, но якобы диспетчер вызов не принял. Тогда они подняли меня и потащили ближе к дороге, чтобы прохожие помогли вызвать медиков. С ее слов, он меня несколько раз ронял, а она помогала поднимать меня. Наверное, я бы умерла, если бы мимо не проезжала патрульная машина, полицейские увидели нас, остановились и вызвали помощь. Никита не отрицал своей вины. За то, что он со мной сделал, ему дали три с половиной года тюрьмы. Он отсидел свой срок и уже вышел на свободу.

Врачи диагностировали перелом челюсти, черепно-мозговую травму, перелом позвоночника, повреждение сердца и почек. В больнице меня ввели в искусственную кому на один месяц. После выхода из медикаментозной комы я снова впала в кому еще на месяц. Все это время за мной ухаживала тетя, она приезжала со своим сыном, мыла меня, переодевала.

Очнувшись, я оказалась парализованной ниже пояса — это была трагедия для меня. Из больницы меня забрала к себя тетя. То время я помню фрагментами: помню, как на носилках в квартиру заносили, помню, как лежала и смотрела на приходящих ко мне родственников. Из-за металлической конструкции на челюсти я с трудом могла разговаривать. Тетя ухаживала за мной, а двоюродный брат, когда приходил вечером с работы домой, учил ходить. Спасибо им за это.

Сейчас я уже восстановилась. О том, что произошло, мне напоминают множество небольших шрамов на лице и еще выбитый зуб. Еще есть проблемы со здоровьем, но я жива, и это главное.

Помню, когда я еще была в больнице, мне позвонил Никита. Я спросила его, зачем он это сделал. Он ответил, что не помнит ничего из той ночи, плакал, просил прощения, говорил, что мы будем вместе и в скором времени поженимся. Однако с той злополучной ночи мы больше не виделись. Знаю, что он живет где-то в Юбилейном с девушкой.

После этого я переехала в город Байкальск, где жила и училась моя младшая сестра. Там я познакомилась с парнем и переехала с ним в Балаганск, но жить вместе мы не смогли и расстались. Из города я не уехала и вскоре встретила Сашу, от которого забеременела. Сначала мы жили в комнате в общежитии, потом я сняла дом за три тысячи рублей в месяц — аренду оплачивала из стипендии. Но и с ним жизнь не сложилась. Тогда я вернулась в Иркутск.

Беременная, по совету врачей, я приехала в «Оберег». Здесь я провела два месяца и съехала к маме. Родственники уговаривали сделать аборт, даже возили меня в больницу. Но я все-таки родила доченьку. Я очень ее люблю, она — лучшее, что со мной случилось в жизни.

Я надеялась получить квартиру как сирота. Но в очереди я 4852-ая. Я писала в разные инстанции: депутатам, в областное правительство, звонила в приемную губернатора, даже обращение на имя президента составила. Однако ото всех получала одни отписки. «Ваше обращение рассмотрено, ждите своей очереди».

Однажды, когда я пришла в копи-центр, чтобы распечатать фотографии, разговорилась с сотрудницей. Рассказала ей, что скоро рожу, а жить мне негде. И она, представляете, говорит: «У меня есть квартира в Черемховском районе на станции Белая — живите там, сколько понадобится». Вот так, незнакомый человек, не опасаясь, что я могу ее обокрасть, пустила меня. У нее пять детей, и она мне поверила. Мы общаемся до сих пор. Она будет крестной мамой моей малышки.

Когда родилась дочка, я вернулась в Иркутск и сняла частный дом в Ново-Ленино. Но жить одной с ребенком там было тяжело: туалет на улице, печное отопление, а воду надо было с колонки возить. Тогда я сняла за семь тысяч рублей комнату в общежитии.

Чтобы получать детское пособие, я оформила временную регистрацию на полгода, однако в пенсионном фонде мне все равно отказали. Тогда обратилась в прокуратуру и, когда дочке было уже полгода, через суд смогла добиться выплат. Я получила единовременную выплату и пособие за несколько месяцев — всего 83 тысячи рублей. На эти деньги купила микроволновку, мебель, вещи и игрушки. Денег с дочей нам хватало: я платила за комнату, покупала продукты — ничего лишнего. Если тратить с умом, можно и на пять тысяч в месяц прожить, еще и останется.

Когда дочке было чуть больше года, я встретила Рому, парня, с которым познакомилась в пятнадцать лет. Первые две недели у нас все было хорошо: он был при деньгах и всегда трезвый. Но, съехавшись с ним, я узнала, что он наркоман и алкоголик. Сначала я закрывала на это глаза, несколько раз подряд курила наркотики вместе с ним после того, как укладывала дочку спать. Потом стала отказываться, тогда и начались ссоры.

Когда я просила его бросить наркотики, он бил меня. Когда я высказывала свое мнение — бил. Когда делала то, что ему не нравилось, — снова бил. Как правило, бил по телу, по лицу редко. И душил, прямо кадык в горло вдавливал. Иногда это происходило на глазах дочери. Но я оставалась с ним, так как, когда он был трезвым, все было хорошо. На следующий день он всегда просил прощения, говорил, что мы поженимся, и дочку запишет на себя. Но все повторялось снова и снова.

Помню, как он сильно избил меня, когда мы отдыхали с друзьями на Братском водохранилище. Когда вернулись домой, я собрала вещи и уехала с дочкой к маме, но потом вернулась, так как узнала, что снова беременна. Я надеялась, что избиения прекратятся.

Однажды я ушла на день рождения к подруге. Рома мне названивал весь вечер, требовал, чтобы я немедленно приехала домой. Когда вернулась в общежитие, мы поругались. Он собрал вещи и ушел. Вернулся через четыре часа, уже ночью, когда я спала. Позвонил в дверь, я открыла, он тут же схватил меня за шею и начал душить. Проснулась дочка, вышла в коридор, увидела нас, стала кричать и плакать. Рома потащил меня в ванную и начал бить кулаками по лицу и телу. Я вырвалась и побежала на первый этаж в одной ночной рубашке и босиком. Дверь открыла соседка и спрятала меня.

На следующее утро заболел живот. К вечеру случился выкидыш. Ребенок вышел. Помню, как смотрела на него и плакала. Это было ужасно. Я еще потом долго не могла прийти в себя. После этого мы с Ромой расстались.

Летом этого года закончилась временная прописка, и я перестала получать пособие. Я опять обратилась в прокуратуру, мне пообещали помочь. Из общежития пришлось съехать, так как за комнату нечем было платить. Я обратилась в свой интернат за помощью, и мне посоветовали пожить в «Обереге», пока не встану на ноги. После того как я сделала флюорографию и поставила прививку от ковида, мы с дочкой переехали сюда.

С мамой и папой я общаюсь, но нечасто. Сейчас младшая сестра родила, и они помогают ей с ребенком. Более того, они сняли ей квартиру и даже сделали в ней косметический ремонт. Мне же всю беременность помогали чужие люди. А к маме и папе у меня осталось большое чувство благодарности за жизнь, но любви нет.

Сейчас я хочу получить квартиру. Планирую скопить денег и обставить свое жилье, чтобы нам с дочкой было комфортно в нем жить. Планирую пойти учиться, у меня же только девять классов образования, может, на повара-кондитера. Я уверена, у меня получится встать на ноги и поднять ребенка.

Если вы стали жертвой домашнего насилия, обратиться за помощью можно в благотворительный фонд «Оберег» по телефонам: (3952) 67-39-67 (психологическая поддержка), (3952) 67-41-67.

История записана со слов героини. Все имена в статье изменены.

Анастасия Маркова, IRK.ru
Фото Маргариты Романовой

Анастасия Маркова, IRK.ru