Пострадавший в ДТП в Листвянке: «Свою бы смерть простил, а смерть сына — нет»

«Мыслями до сих пор нахожусь в 2013 году»

После аварии я год провел на больничном. Основной удар внедорожника пришелся мне в спину — по ребрам. Там проще сказать, что не сломано было. Ребра, ноги повреждены, внутренние органы разорваны.

Несколько раз приходил в себя. Когда лежал на асфальте, слышал, как сын кричал. В машине скорой очухивался, знал, что Ярослав находится рядом. Поэтому, может быть, и выжил. То, что жена мертва, узнал еще лежа на дороге, слышал разговор врачей, они говорили: «Две женщины насмерть, мужчину и ребенка везем в больницу».

На место аварии сначала приехал Байкальский поисково-спасательный отряд. Они же рядом находятся, в Николе. Потом уже скорая прибыла, нас передали врачам и повезли в город. Меня в областную больницу, а сына — в Ивано-Матренинскую. В реанимации я провел две недели, затем перевели в отделение и через три-четыре дня выписали.

27 июля мне сообщили о смерти сына. После аварии Ярослав три недели провел в больнице, но в сознание так и не пришел. 30 августа 2013 года ему бы исполнилось десять лет, месяц не дожил до дня рождения.

Мы собирались с ним на отдых в Геленджик. Уже были куплены билеты на самолеты и поезда. Через две недели (ДТП произошло 6 июля. — Прим. авт.) должны были поехать. В Листвянке у жены живут родственники, когда мы приезжали в Иркутск и Шелехов, ездили к ним на несколько дней. В тот раз было так же.

С Леной мы прожили вместе 14 лет. Познакомились, когда я учился в институте, она приходила в гости к подруге, которая жила через стенку в общежитии. Лена была из Усть-Илимска, я как раз заканчивал пятый курс, приехал к ней и сделал предложение. Поженились в моем родном городе — в Железногорске-Илимском — и остались там. Ярослав был нашим единственным сыном.

Почти три месяца после ДТП я передвигался на инвалидной коляске, пока с правой ноги не сняли аппарат Илизарова. Потом стал ходить на костылях.

Из Иркутска уехал только в ноябре 2013 года. Машина, на которой с семьей приехали, все это время стояла в Листвянке, на ней вместе с друзьями уехал обратно в Железногорск.

После выхода с больничного на работе взял отпуск, съездил в санаторий, но мне не помогло — медкомиссию не прошел. Пришлось уволиться с работы, был машинистом электровоза. Полтора года работал в разных местах, потом снова прошел медкомиссию и в итоге смог вернуться на свою работу. До сих пор лечусь. Ноги болят, сустав был вывихнут.

Жена, сын и теща похоронены на Смоленском кладбище. Каждый год их навещаю. По возможности стараюсь взять отпуск летом, если не получается, то просто беру дни и приезжаю. У Лены в Иркутске живут три сестры, они в течение года ездят к ней на кладбище.

Полноценной жизни у меня так и нет. Не получается. Мыслями до сих пор нахожусь в 2013 году. Знакомился с другими женщинами, пробовал общаться, но просто не идет, не Лены попадаются.

«Она делала все, чтобы получить меньше срок»

Когда начались судебные заседания, я ни одного не пропускал. Даже на костылях и то приезжал. Коверзнева все делала, чтобы затянуть процесс и получить меньше срок. И адвокаты ее на это работали. Изначально они пытались доказать, что она трезвая села за руль, но не получилось. То, что она была пьяной в момент ДТП, подтверждалось результатами медицинской экспертизы и показаниями свидетелей.

Судебное разбирательство длилось в течение года. То Коверзнева уйдет на больничный, справку принесет, то ее на скорой увозят, суды отменялись, переносились, а это все время.

В момент аварии в машине находились подруга Коверзневой и какой-то мужчина. Он давал показания в суде тайно. Никто из нас его не видел, кроме судьи. У него и голос изменяли, и фамилию. Вот такая практика применялась.

Летом 2014 года ее отправили в колонию. Максимальный срок, который Коверзневой могли дать, — девять лет. Поэтому, когда ей дали 7,5, мы были согласны и с этим. Могли ведь назначить два или три года, или как с Шавенковой получилось: там вообще отсрочка.

Коверзнева выплатила нам денежную компенсацию, но сделано это было демонстративно, так, чтобы все видели. Она рассчитывала, что это повлияет на решение суда и ей вынесут более мягкий приговор. Потом сколько работала в колонии, мне максимум по две тысячи в месяц приходило. Я два раза сходил, посмотрел — и больше в банке не появлялся.

Судя по всему, Коверзнева до сих пор не поняла, что натворила. Детей нельзя убивать. Свою бы смерть простил, а смерть сына — нет. Видеть Коверзневу я не мог и не хотел, и сейчас не хочу. Но она не дает о себе забывать. Только начал жить, успокоился немного, и опять начинается все заново.

«Из колонии-поселения ей будет проще уйти на УДО»

О том, что Коверзневу перевели в колонию-поселение, родственники узнали от журналистов и сразу позвонили мне. Я не юрист, ничего в этом не понимаю, но ощущение такое, что ей будет проще уйти на УДО (условно-досрочное освобождение. — Прим. авт.).

Наш адвокат уже ознакомилась с документами и нашла в них много нарушений. Бумаги уже у Оксаны (сестра погибшей. — Прим. авт.) на руках, мне надо посмотреть их и подписать. После этого продолжим готовиться к подаче апелляции. В ближайшее время вернусь обратно в Железногорск, но если понадобится, приеду сюда снова.

У меня в Твери живет родная сестра. Вот не поверите, через неделю планировал к ней ехать. Сейчас с этим судом ничего не понятно, созвонился с сестрой, сказал, что, возможно, не приеду. Пока нахожусь в отпуске, если понадобится, то в любой момент приеду в Иркутск.

У нас есть шанс вернуть Коверзневу обратно в колонию общего режима. И мы будем этого добиваться. А как иначе? На тормозах спускать такие вещи нельзя.

Автор фото — Регина Ступурайте

Алина Вовчек, ИА «Иркутск онлайн»