«Не все допускают пытки, кто-то, напротив, с ними борется». Правозащитник — о нарушениях в колониях и СИЗО

Святослав, расскажите о себе и о своей деятельности в качестве правозащитника.

— Я обычный житель Иркутска, сибиряк, по профессии юрист и уже долго занимаюсь защитой прав человека. Моя правозащитная деятельность началась с помощи женщинам, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Сейчас я с моими коллегами из организации «Сибирь без пыток» помогаю, в том числе, и тем, кто подвергся пыткам в колониях или СИЗО в Иркутской области, и нашу деятельность поддерживает ООН.

Когда, три года назад, стало официально известно о пытках в колониях Иркутской области, общественность двояко отреагировала на это: да, мол, ужас, но что поделаешь, так было всегда. Действительно ли пытки в колониях носят системный характер? И когда все началось?

— Обыватели, возможно, так и реагировали: «Да, мол, ужас, но что поделаешь, так было всегда». Но, те люди, на которых законом возложена обязанность осуществлять надзор за пенитенциарной системой, реагировали как положено – по закону. Доказательством этому является масса уголовных дел в судах по делам о пытках. На данный момент известно о нескольких уголовных делах в Иркутской области, возбужденных в отношении сотрудников по признакам превышения должностных полномочий и тех заключенных, что допускали пытки.

На самом деле, пытки распространены не только в России и, конкретно, в Иркутской области, но и во всем мире — с этой проблемой борются многие страны. Само определение пыток и запрет на них закреплены в международных документах и договорах, которые Россия ратифицировала и соблюдает.

Когда впервые начали применять пытки в судебной системе России, сказать сложно. И ответить на вопрос, носят ли они системный характер сейчас, также однозначно нельзя. В том виде, в котором сейчас существует российская пенитенциарная система (комплекс учреждений и мероприятий, направленных на исполнение наказаний и реабилитацию осуждённых граждан в соответствии с российским уголовным законодательством. — Прим. ред.), существенно отличается, и в лучшую сторону, от системы ГУЛАГа, преемником которой она, по сути, и является.

А какие факторы повлияли на то, что произошли изменения в пенитенциарной системе?

— На это существенно повлияло внедрение в исправительную систему различных институтов общественного контроля, призванных обеспечивать права заключенного, — Общественного совета при региональных управлениях ФСИН, института ОНК, а также улучшение условий содержания осужденных и совершенствование системы управления персоналом уголовно-исполнительной системы РФ. Благодаря этому и стал возможен общественный контроль за соблюдением прав и свобод человека в колониях и СИЗО. К слову, сейчас даже депутаты или журналисты, при согласовании, могут попасть с рабочим визитом в места содержания – то есть защитить права своего избирателя или провести журналистское расследование. Но, скажем так, еще есть над чем работать.

Три года назад стало известно о пытках в колониях Иркутской области. И это тоже показательный пример разницы между тем, что было и тем, что стало. Мы стали узнавать о произошедшем сразу, а не через десятилетия, а значит — у общественных организаций появилась возможность влиять на ситуацию, у правоохранительных органов – своевременно наводить порядок, и если пытки в какой-либо из иркутских колоний, действительно, носят системный характер – устранять это явление.

Я читала, что в советское время пыток в тюрьмах не было, так как на руководящие должности ИК попадали сильные личности, которые пользовались другими методами, так сказать, перевоспитания, а не пытками. То есть раньше с этим умели работать?

— Думаю, что это такая ностальгия по Советскому Союзу. И надо понимать, какое именно советское время мы рассматриваем, какой регион и какое конкретное исправительное учреждение мы оцениваем. Если честно, мне сложно негативно оценивать (и тем более обесценивать) работу руководства современных исправительных учреждений. И сейчас быть начальником учреждения исполнения наказания – это значит быть сильной личностью.

Если проводить историческую параллель с системой ГУЛАГ, то надо отметить, что в советское время она была еще более непрозрачной, чем сейчас, поэтому сложно привести достаточно релевантные примеры в масштабах страны. Возможно, мы о многом еще не знаем. Но пытки в ГУЛАГе точно были. О том, насколько был открыт для общества процесс уголовного преследования, судопроизводства и исполнения наказания, мы можем судить на примере работы советской адвокатуры, которая, несмотря на свою демократичность в подборе кадров, находилась в крайне сложных условиях работы по защите прав. Это не могло не сказаться и на работе системы исполнения наказания в целом.

Сейчас, наблюдая работу даже адвокатов по назначению по многим уголовным делам, можно с уверенностью сказать, что адвокатура, наряду с прокуратурой, стала настоящим профессиональным институтом защиты прав человека. Такого не было в советское время. Это стало возможно не сразу. Но это точно является следствием постепенного, более качественного применения законов. Думаю, качество реализации прав человека имеет отложенный и даже накопительный эффект, поэтому лучшие времена пенитенциарной системы в России нас могут ждать впереди; и о неэффективности методов современной тюремной системы говорить преждевременно. И точно не на примере конкретных инцидентов, какими бы трагическими они ни были.

То есть о позитивных изменениях можно будет судить через несколько лет?

— Да. Мировоззрение не меняется ежесекундно, по мановению палочки или с принятием нового закона. К слову, в Конституции США равенство черных и белых американцев было декларировано давно, но еще в 60 годах прошлого века были суды над чернокожими за то, что они сели не на свое место. Это, к слову, о накопительном эффекте. Старые исполнительные кодексы, работавшие с гулаговских времен, были отменены только в 1996 году, поэтому те пытки, о которых нам известно сейчас, вполне могут быть пережитком и достоянием того времени. И не каждый сотрудник не каждой колонии их применяет — как в советское время, так и сейчас.

Мы имеем то, что имеем, и работаем с конкретными ситуациями, восстанавливая нарушенные права жертв пыток, используя существующий закон. Все-таки пытки – это не только преступление закона, это аморальный по своей сути поступок, который никак не связан с методами перевоспитания, установленными официально. И примерами тому служат случаи жестоких пыток в делах Тахиржона Бакиева или Ондара Кежика.

Зачем сотрудники ФСИН прибегают к пыткам? Каковы причины? Вымогательство денег, попытка перевоспитать заключенных, надавить на них, заказ «с воли»?

— По всем перечисленным вами причинам, со стремлением как к материальной выгоде, так и нематериальной. К ним можно добавить еще незаконные методы ведения расследования, проявляющиеся в причинении пыток другими заключенными по указанию или в связи с молчаливым бездействием, допущением уполномоченных сотрудников, действующих из ложно понимаемых интересов службы. Ложно понимаемые интересы службы – это ответ на вопрос «зачем?», если мы говорим о сотрудниках.

Материальные интересы есть, но, как правило, это касается заключенных, допустивших пытки. Надо сказать, что те громкие дела о пытках в Иркутской области, о которых официально известно, расследовались при оперативном сопровождении именно сотрудников ФСИН России. Их эффективное расследование и доведение дел до судов, что мы сейчас видим, было бы невозможным без помощи оперативников. Все-таки надо понимать, что не все сотрудники системы одинаковые: не все допускают пытки, кто-то, напротив, с ними борется.

А в СИЗО такие практики применяются?

— К нам чаще поступают жалобы на пытки и на жестокое, бесчеловечное обращение именно из следственных изоляторов. Там содержатся подследственные, к которым они могут применяться на этапе предварительного расследования по уголовным делам.

Вы ведь присутствуете и на судебных заседаниях по делам о пытках. Как вообще сами сотрудники колоний объясняют (оправдывают) свои действия? Они раскаиваются?

— Как правило, нет. К сожалению, раскаяние, признание вины – это очень редкое явление, скорее, исключение. Чаще сотрудники на скамье подсудимых оправдывают свои действия различными способами: ссылаются на служебную необходимость, приказы других должностных лиц или их незапланированные действия, или на то, что заключенные их неправильно поняли и применили пытки к другим заключенным по своей собственной инициативе.

Как сотрудники колоний выбирают своих жертв? Можно ли сказать, что пыткам подвергаются определенные люди – например, без криминального прошлого, или, наоборот, это уже не первый раз сидевшие заключенные, так сказать, трудные «зэки»?

— В части 4 статьи 286 Уголовного кодекса закреплено превышение должностных полномочий с применением пыток. То есть это преступление. Как и иные виды преступлений, оно допускается в отношении тех, кто слабее. В общеуголовных, не должностных преступлениях, преступники не выбирают сильных жертв. Жертвами пыток становятся менее социализированные люди, без связей, так сказать, маргинальные люди, то есть беззащитные.

Опираясь на свой опыт работы с осужденными рецидивистами, могу сказать, что они реже подвергаются пыткам. Дело в том, что они, находясь в СИЗО в качестве подследственного, лучше понимают тюремную систему, знают нюансы уголовного преследования, поведения, — все это незнакомо людям без криминального опыта. Кроме этого, уже не первый раз сидевшие умеют договариваться, и их не шокирует внезапная стрессовая ситуация задержания или ареста.

Известны случаи применения пыток сексуального характера. Почему прибегают к ним? Так легче скрыть следы преступления?

— Да, такие пытки сложней зафиксировать. Тем более, если это происходит в условиях лишения свободы, и надо проводить специальное исследование. В одном таком деле нашему заявителю проводили колоноскопию. У общественного контроля в России есть своя новейшая история расширения или сужения эффективных полномочий. Считается, что сейчас не лучшее время для общественного контроля, однако это, скорее, зависит от позиции регионального управления ФСИН — насколько доступно руководство для диалога с общественниками. Пытки-изнасилования сексуального характера или угрозы их применения, на мой взгляд, — это данность кастовой системы, которая тоже является наследием гулаговских времен. Перманентно такая угроза и такой вид пыток существовали всегда.

Нередко (есть случаи в России), когда о пытках становится известно из видеороликов, которые выкладывают в сеть. Получается, что, снимая весь процесс на камеру, сотрудники колоний сами себя и подставляют, зачем?

— В случаях действия группы лиц по предварительному сговору, если был незаконный приказ сотруднику, допустившему пытки, то он мог фиксировать процедуру, чтобы отчитаться.

А есть ли в России хотя бы одна тюрьма или колония, в которой не практикуются пытки вообще? Или это было, есть и будет?

— Скорей всего, да – есть. Но всегда легче увидеть негатив, чем что-то положительное. Это психология. Я верю, что были, есть и будут учреждения, где пыток нет.

Как считаете, увольнения сотрудников ФСИН (последние громкие дела в Иркутской области), принимавших участие в пытках, заведение на них уголовных дел хоть как-то повлияют на ситуацию?

— Уверен, что да. Но будут ли они пресечены, а сам феномен пыток искоренен, или будут скрыты от общества, покажет только время.

Какие жалобы поступают от заключенных чаще всего?

— Чаще всего жалуются на условия содержания, также обращаются за юридической помощью. Кстати, именно за юридической помощью, как правило, обращаются и осужденные после освобождения, так как самостоятельно решить вопрос с пенсией или трудоустройством им сложно.

А бывает, что сообщают о нарушениях прав осужденных, которые потом не подтверждаются?

— Да, такие случаи бывают. Как правило, они поступают от их родственников, которые не знают законов или неправильно их интерпретируют.

Анастасия Маркова, IRK.ru
Фото Маргариты Романовой

Анастасия Маркова, IRK.ru